Династия новороссийских следователей: «Детям вместо сказок рассказываем истории из следственной практики. Необъяснимые случаи в следовательской практике Страшные истории следователей

В котором сотрудник Следственного комитета России рассказывает о том, как обстоят дела внутри этого ведомства. Советую почитать.

Работаю в прокуратуре уже 20 лет. Можно сказать, я — один из немногих динозавров, переживших здесь все потрясения и революции. После института передо мной не стоял вопрос, куда идти — конечно, следователем. Работа интересная, увлекательная, престижная. К тому же платили за нее очень хорошо. Инженер, например, получал 120 рублей, а аттестованный следователь — 210. Такие деньги позволяли жить безбедно — водить девушек в кафе, прилично одеваться. Помню, как с первой же зарплаты купил у спекулянтов хорошие немецкие туфли «Саламандра», о которых тогда мечтал. К тому же сама специальность была редкой и вызывала уважение. В кругу друзей или девушек было эффектно бросить, что, мол, работаю следователем.

В те времена многих ребят в профессии следователя привлекал и внешний вид — красивая форма. А я тогда только пришел из армии, и мне эта форма была по барабану. Носить ее нас не заставляли. Ежегодно выдавали отрезы ткани и деньги на пошив формы, но ее мало кто шил. Ткань скапливалась горами — и мы раздавали ее знакомым или отправляли родственникам в деревню. Так что в прокурорских костюмах щеголяли колхозники. Эта история с тканями продолжается до сих пор. Как выдадут тканей костюмных, подкладочных, шинельных, дадут стопу рубашек, фуражек, ботинок, галстуков, горсть пуговиц и звездочек — вот и думаешь, куда это все девать.

Но самое главное воспоминание о первых годах моей работы в прокуратуре — это дела. Основной поток состоял из действительно интересных — хищение социалистической собственности, взятки, злоупотребления должностными полномочиями. Ни о каких планах по количеству расследованных дел речи быть не могло. Все работали только на качество, дела в судах не разваливались, и никто не возвращал их обратно. Оправдательные приговоры были редкостью и считались страшными ЧП. Теперь 70% работы следователя — болото и рутина. Обычно это — оскорбление сотрудников милиции или мелкие взятки.

Следствие стало резко меняться в 90-х годах. Тогда стали появляться многочисленные коммерческие вузы, которые за деньги выдавали корочки. Престиж работы стал падать, зарплаты снижались, по делам пошли ходоки и «решальщики», а профессионалы стали уходить из системы. Их ценили «на гражданке» за опыт и обширные связи. Не каждый следователь мог устоять, когда ему обещали платить в день столько, сколько он получал в месяц. Многие не выдержали испытания чужим богатством. Молодежь видела на обысках горы денег, дорогие иномарки, украшения, часы — и все это откладывалось у них в голове. Они уже легко шли на контакт с продажными адвокатами и «решальщиками». Сейчас я тоже часто вижу, как на обыске у некоторых молодых горят глазки при виде дорогих телефонов и часов. У кого с моралью покрепче, он покрутит-покрутит в руках «Верту» — и обратно положит, а другой задумается, захочет и себе такой же.

А в 2001 году приняли новый Уголовно-процессуальный кодекс — библию следователя, в которой прописано, как, когда и в какой последовательности он должен расследовать дело. Вот с тех-то пор мы и погрязли в бумагах. Представьте себе, чтобы взять человека под стражу, до 2001 года было достаточно напечатать три листка. Теперь эта же процедура раздулась до полсотни листов. С этим пакетом документов надо еще поехать в суд и отсидеть почти сутки в очереди. Чтобы парализовать работу любого следственного подразделения, теперь не нужно отключать электричество или устраивать пожар. Достаточно убрать копировальный аппарат — и работа встанет. Раньше он был только в «главке» (центральная прокуратура города. — БГ), а 33 райпрокуратуры прекрасно работали без него. Теперь же мы постоянно что-то копируем, документируем, развозим, рассылаем.

Этот же новый УПК преподнес еще один неприятный сюрприз. Раньше санкцию на арест человека давал прокурор, а теперь суд. Когда я приезжал к прокурору, тот внимательно читал уголовное дело — и не дай бог если я что-то не доделал, тогда он рвал постановление и посылал меня подальше. Теперь доказательства не являются основным мотивом для ареста. Судью особо не интересует, почему мы хотим упечь человека за решетку — жену чью-то он трахнул или на самом деле преступник. И аресты фактически встали на поток. Эта же ситуация открыла дорогу нечистоплотным силовикам для заказных дел. Ведь самый быстрый и простой способ сломать человека и сделать его сговорчивым — засадить за решетку.

В 2007-м нас разделили на прокуратуру и следственный комитет. Тогда нам обещали молочные реки и кисельные берега — отдельные кабинеты, современную оргтехнику, зарплату 60 тысяч рублей и другие блага. И что — большинство наших подразделений размещается в зданиях прокуратур, люди сидят друг у друга на головах, современная оргтехника и повышение зарплаты так и остались несбыточной мечтой. А вот работать точно стало сложнее. Отчасти это связано с пресловутой палочной системой отчетности, когда во главу угла поставлено количество, а не качество. Если раньше у прокуратуры была общая статистика, то теперь ее разбили на два ведомства. И никого не волнует, как ты будешь делать план. Милиционерам в этом отношении проще. Они могут фабриковать мелкие преступления или колдовать над статистикой. У нас такое невозможно хотя бы потому, что мы занимаемся делами другого уровня: нельзя же искусственно увеличить количество взяток, убийств и изнасилований в районе. Вот и крутишься как белка в колесе. Следователи откладывают убийства в сторону и занимаются криминальной мелочовкой — нарушениями авторских прав, попытками дачи взяток и оскорблениями пред-ставителей власти. Такие преступления легко раскрываются и расследуются, поэтому и популярны. До недавнего времени основной поток дел — до 60% — был по «пиратской» статье 146 (о нарушении авторских прав. — БГ). Оперативники устраивали набеги на рынки, ловили торговцев контрафактными дисками и сдавали их нам. Теперь такие дела стало расследовать МВД, и мы остались ни с чем. Чтобы милиционер не сдавал «пиратское» дело в родное ведомство, мы должны сплясать перед ним матросский танец «Яблочко». Хитом «плановой экономики» стали дела об оскорблении представителей власти. В этой роли обычно выступают милиционеры. Схема простая: участковый идет к местному алкашу или дебоширу, тот его посылает подальше, а следователи возбуждают уголовное дело. На расследование уходит два-три дня, затем, несмотря на очевидную мелочность, прокурор подписывает обвинительное заключение — и дело уходит в суд. Прокуроры шутят: «Милиционеры обидчивые только на граждан, а вот когда их начальники обкладывают на совещаниях трехэтажным матом — терпят».

Мы считаем количество расследованных дел, а прокуроры — сколько «косяков» они в них нашли и сколько дел завернули обратно. Вот такая математика. Если прокурор не заметит нарушений, то получит втык от своего начальства. «У тебя там в следствии одни асы, что ли, работают? Иди и ищи». Фактически нас просто столкнули лбами. Многие уголовные дела можно было бы прекратить по вполне законным причинам, но это невыгодно ни следователям, ни прокурорам. В России закрытое дело до сих пор считается негативной статистикой, поэтому при любых основаниях этого стараются не допустить. Палочная система лишила нас независимости от оперативников и прокуроров. Первые добывают нам дела, вторые их визируют перед отправкой в суд — и ссориться с ними никак нельзя.

Более серьезная проблема — кадры. Следователи резко помолодели, и это не пошло на пользу. Средний возраст сотрудников — 25 лет, и 60% из них со стажем работы меньше года. Когда в 90-х годах я пришел работать в районную прокуратуру, то у двух коллег стаж работы был по пять лет, у одной — 12 лет, а у другого — 20. И это всего лишь район. А уж в «городе» (центральная прокуратура города. — БГ) сидели зубры со стажем 15—20 лет. Уровень нынешнего образования следователей можно назвать катастрофой. Раньше было как? Сначала я получил удостоверение, в котором было написано «стажер». С этой ксивой я работал год, причем кроме работы следователя я в обязательном порядке ходил поддерживать в суд обвинение, выступал в судах от имени государства в гражданских делах, работал за помощника прокурора общего надзора. Утром я мог допрашивать свидетелей по уголовному делу, а вечером шел в суд выступать прокурором по делу о самогонщиках. За год я прошел все ступени и уже досконально понимал, как работает прокурорская кухня. Теперь все иначе. Молодого сотрудника сразу назначают на должность следователя, и он, ничего не зная и не понимая, начинает расследовать дела. Через полгода у него аттестация, и он получает уже две звезды. Вот и представьте себе, что может натворить такой следователь. Большинство из них способны лишь отличить уголовное дело от гражданского.

Теперь в следствии работает горстка идейных профессионалов, тех, кому уже недолго до пенсии, бесперспективные бездари и зеленая молодежь. Новые люди, конечно, приходят на работу, но романтиков и идейных среди них мало. Ими правит трезвый расчет — хотят наработать опыт и связи, чтобы сбежать в коммерцию, или рассчитывают заработать по-теневому.

В 70% случаев новичок полгода наблюдает за работой старшего коллеги, а затем увольняется со словами «ну на фиг такую работу, график, кучу бумаг и за такие деньги». И ничего тут не скажешь. Формально рабочий день следователя с 9.00 до 18.00, но реально — люди живут на работе. У многих в кабинетах есть раскладушки или диваны с постелью. Иногда такой график заканчивается семейными скандалами. Несколько моих коллег развелись из-за таких проблем. Средняя зарплата у следователя 23—24 тысячи рублей, что также не добавляет спокойствия в семейную жизнь. Чин повышается каждые два года, но «движок» зарплаты — около 2 тысяч рублей. Вот такая нехитрая схема: два года +2 000 рублей, еще два года — еще +2 000 рублей. Когда стало известно, что полицейский даже на начальном уровне будет получать 45 тысяч, многие задумались: зачем эта геморройная работа за копейки и с ворохом бумаг, если можно сидеть в том же здании полицейским на вахте, ничего не делать и получать в два раза больше.

Все эти причины опустили следствие на пещерный уровень. Стало привычным получать от сотрудников официальные документы с орфографическими ошибками в каждом втором слове, без даты, подписи, времени или с перепутанными статьями Уголовного кодекса. Осмотр места происшествия или обыск проводят, например, десятого числа, а по документам начинают официальное расследование лишь на следующий день. Первый же адвокат разваливает такое дело как изначально незаконное. Были случаи, когда районные следователи присылали материалы уголовного дела об убийстве, состоящего всего из полсотни листков, когда норма — несколько томов. В районах таких сырых дел — 99%, в округах — 70%. Начальникам приходится их тщательно просматривать и переделывать в свое сверхурочное время. Можно приехать в субботу или воскресенье в любое следственное подразделение и увидеть там как минимум одного сотрудника, подчищающего хвосты.

А еще следователи завалены абсурдной и никому не нужной рутиной. Например, нас заставляют посчитать, сколько всего адвокатов было за год по нашим уголовным делам или сколько среди потерпевших оказалось уроженцев Грузии или Средней Азии. С недавних пор мы также должны проводить полноценные проверки по делам о смертных случаях с явно некриминальными причинами. Например, по делам о самоубийствах или о смерти по болезни. Закон позволяет расследовать такие дела даже участковым, но реально занимаемся ими мы. В течение 10—30 суток следователь должен провести полную проверку, все это изложить на бумаге и затем отчитаться. У одного следователя в среднем скапливается 5—10 таких проверок, а помимо них он должен, вообще-то, расследовать и текущие уголовные дела. Такая нагрузка опять-таки отражается на качестве. В типичном районном следственном подразделении на полках скапливается 300—800 старых уголовных дел, которыми просто некому заниматься. А по закону следователь обязан с утра доставать их из архива, проводить по ним полноценные следственные действия, ежедневно дергать оперов, заставлять их искать злодеев. В реальности если какое-то из таких дел и будет когда-то раскрыто, то лишь благодаря случайности. Как шутят оперативники, «мы найдем злодея, только если он сам к нам придет и признается».
Если бы мне сейчас пришлось выбирать, то я бы ни за что не выбрал эту работу.

(с) Вадим Тактаров.

Был со мной ещё один такой замечательный случай. Жила я одна без мужа (он сидел в тюрьме за драку в пьяном виде) с четырьмя детьми. Двое ходили в школу, двое в садик. Рабочий день был не нормирован. Приходилось задерживаться на работе и даже ездить в командировки, правда, ненадолго. По — этому со мной жила моя старенькая тётя и много помогала с детьми и по хозяйству. Через три дома от нас жила наша уборщица Агаша.

Муж её тоже работал у нас снабженцем. Агаша была женщиной в теле, весом почти 100 килограммов, но была очень живой, энергичной и страшно ревнивой. Детей у них с мужем не было. У Агаши всегда с собой была хозяйственная сумка, и в ней почему-то всегда была булка хлеба и свиное солёное сало. Агаша говорила, что мужу обед несёт, но стоило её разговорить, или она начинала сердиться или нервничать, то это всё съедалось ей самой. Сначала она отламывала куски хлеба и съедала их, потом доставала остатки булки и кусала её с краю всю целиком. Когда хлеб кончался – доставала сало и кусала его от целого куска. Съедала так же, как хлеб, не замечая этого. Все об этом знали и потешались над ней.

Однажды моя тётушка заметила в моём огороде странные следы. Как будто крупное животное устраивало себе лежбище на ночь в картошке. Картошка была примята сильно. На завтра картошка была примята в другом месте, послезавтра в третьем. Мы с тётей забеспокоились: картошки жалко. Решили подкараулить, кто в нашей картошке ночует. Я спряталась в сарай засветло, а как стемнеет, тётя будет палкой гнать животное в мою сторону и шуметь, вот и увидим, что это такое. В назначенный час тётя наложила в ведро камней, взяла палку и начала греметь ведром и махать палкой и идти в мою сторону. Действительно в картошке началось какое-то движение в мою сторону. Было страшновато, вдруг это собака, или кабан, а вдруг медведь? Но любопытство сильней, и я выскочила навстречу, да так и села в траву. Это была Агаша. На моё удивление она разразилась руганью.

— Муж уже неделю приходит домой под утро. Вот я и скараулю его тут у тебя и окна тебе выбью! Вот и камни припасла. – и убежала домой. На работе мы встретились. Я пыталась уговорить Агашу, убедить в том, что она всё выдумала.

— Послушай – говорила я ей – У меня домик маленький, нас в нём много, там даже места нет, чтобы я могла кого-то пригласить, да и времени у меня нет об этом думать. Дня не хватает все дела переделать.

Но Агашу было не переубедить. Она на меня кричала и даже пыталась драться на потеху всем нашим сотрудникам. Пришлось пригрозить ей милицией, после этого всё немного поутихло. Так прошло две недели. И вот в один прекрасный день Агаша прибегает ко мне на работу и при всех бухается передо мной на колени. Плачет и причитает:

— Прости Христа ради, я так перед тобой виновата. Выследила я всё-таки своего мужа. Он к Анфисе бегает на другой край села. Я ей уже окна побила, а у тебя прощенья прошу за то, что зря на тебя ругалась столько время. Анфиса была не из нашего села. Она гостила у родственников. Прожила месяц и уехала благополучно. И наша Агаша успокоилась на время. Зато стала мне всяко по хозяйству стараться помочь. То корову мою домой пригонит, то гусей. То тёте моей воды принести поможет, или ещё что-нибудь. Вот такой конец.

Каждый день его можно было увидеть на старом городском кладбище, где редко появлялся кто-то живой. Он приходил туда с самого утра, когда только начинало светать и первые петухи заводили свои громкие мелодии. Приходил сам, в своем странном старомодном картузе и потертой кожаной куртке.

Никто не знал старика, никто не мог сказать о нем хотя бы что-то. Жителям города было известно только, что он рыщет так по кладбищу уже тридцать пять лет и живет в маленькой приземистом избушке недалеко от него, которая больше похожа на сарай, чем на человеческое жилье.

И собственно эта неизвестность делала незнакомца страшным в глазах других.

Его боялись, им пугали непослушных детей, о нем начали составлять самые невероятные истории. Никто не решался даже заговорить с ним, предложить свою помощь. Ведь очень хорошо видно, что человек болен, и болен, пожалуй, смертельно.

Сторож кладбища — так стали называть незнакомца, который будто следил за этой забытой людьми усыпальницей мертвых.

Но стражу было не до кладбища. Он всегда ухаживал за одними и теми же могилами, одна из которых была небольшой, видимо, маленького младенца, а вторая — больше, и обе были украшены яркими цветными цветами, которые посадил сюда Сторож.

В городке проживал еще один человек примерно такого же возраста, как и Сторож, но выглядел он сильным и здоровым. Видно было, что еще в молодости он был очень красивым юношей с крепким телосложением и большой популярностью среди девушек.

Но почему же тогда он жил совсем одиноко? Почему так никогда и не женился, не завел семью?

Давнее преступление — история из жизни

Однажды в местной газете появилась такая заметка:

Милиция возобновила попытки раскрытия преступления тридцатипятилетней давности об убийстве в собственном доме молодой женщины с ее месячной дочкой. Документы данного дела были случайно найдены в судебном архиве. Обстоятельства преступления очень заинтересовали следователей, поэтому они взялись за их исследование.

По улицам прокатилась волна всеобщего возбуждения. Никто не помнил о каком-то там убийстве, тем более никто не помнил, кто были жертвы страшного преступления.

Жителям города не слишком понравилась идея раскрытия мотивов убийства, ведь их покой стали нарушать частые посещения милиции и следователей, которые изо всех сил старались узнать что-то новое.

Но все было напрасно, ведь каждый, кто хоть что-то мог помнить о событиях такой давности, уже давно умер. Но остались с этого времени еще два человека.

— Свяжитесь со Сторожем, возможно, он что-то знает про давнее преступление, — сказала одна женщина во время допроса красивого молодого следователя. — А еще господин Степан, хотя сомневаюсь, что он что-то не помнит, ведь, кажется, он переселился к нам чуть позже.

В тот же день милиция постучала в дверь избушки Сторожа. Он открыл им с нескрываемым страхом, что навеяло серьезные подозрения на старика. И ничего путевого следователи так и не смогли извлечь из слов сторожа.

Было видно, что он много говорить про давнее преступление не желает, а странное поведение сделало его сумасшедшим в глазах милиции.

И вдруг произошло что-то невероятное. Сторож выкрикнул в страшном отчаянии:

— Пожалуйста, умоляю, найдите убийцу Тани и моей маленькой Леночки! Умоляю!

Это пролило на дело очень много света. Но на просьбы следователей, Сторож, а точнее Олег, как оказалось его настоящее имя, больше ничего не захотел сказать. Он был слишком сильно убит горем, чтобы еще что-то понимать вокруг.

Его отправили в больницу, где нашли у него смертельную опухоль в мозге. Врачи, которые старательно начали ухаживать за Олегом, заметили, как тот часто шептал одно и то же имя.

Он мог беспрестанно сидеть и качаться вперед и назад, говоря «Степан».

— Степан? Это случайно не тот Степан, о котором говорили люди? — Молодой следователь сорвался со своего места и поспешил к жилью Степана, того самого человека, который жил совсем одиноко без семьи …

— Степан Игоревич, что вы можете нам сказать про давнее преступление, об убийстве тридцать пять лет назад Татьяны и ее маленькой дочери Леночки?

— Я вам скажу лишь одно: убирайтесь вон из моего дома! — Степан наотрез отказался отвечать следователю.

— Тогда я вынужден буду вас взять под стражу и уже в отделении обо всем допросить.

— Вы не имеете права так делать!

— У меня на это все права, ведь вы сами бросили тень на свое лицо.

В участке Степан еще долго сопротивлялся и молчал, и через два дня он не выдержал и наконец во всем признался. Молодой следователь подробно записал всю историю убийцы на диктофон.

«Я любил Татьяну. Любил ее. А она бегала за этим Олегом и на меня даже не обращала внимания. Однажды я сказал ей о своих чувствах, а она с меня только посмеялась и сказала:

— Поздно, Степан. Я выхожу замуж за Олега, его люблю, и ты знаешь, что всегда только его любила, а ты мне никогда не был нужен.

Вы можете представить в каком я был отчаянии? Я бежал из города, хотел, чтобы меня больше никто никогда не увидел, не вспоминал.

Я начал путешествовать по всей области, и однажды не вытерпел и вернулся сюда, в это ужасное пекло, в свою могилу.

Ведь я увидел, что Таня родила маленькую хорошенькую девочку, которая была очень похожа на свою мать. А сама Таня — она еще больше расцвела, стала еще красивее.

И однажды, когда Олег был на работе, а его жена с дочерью остались дома, я пришел к ним, начал Тане снова говорить о своих чувствах, а она снова насмехалась надо мной, она была такой презрительной.

Тогда я набросился на нее и в злостном отчаянии задушил. Когда все было кончено, я услышал детский плач, который сразу вернул мне сознание. Я подошел к деревянной колыбельке и заглянул в заплаканные глаза девочки. И на меня смотрели две голубые танины бусинки.

Я вскрикнул, взял подушку и ею задушил младенца. После этого я смутно помню, что происходило дальше. Я куда-то бежал, было темно и мокро …

Это признание про давнее преступление было достаточно, чтобы осудить Степана к заключению на пятнадцать лет. Он принял свой приговор со спокойным достоинством, уже в тюрьме он дал волю своим чувствам.

Но не пришлось ему отсидеть весь срок. Через месяц он умер во сне со счастливой улыбкой на губах. Видимо, ему приснилась любящая Татьяна.

А Олег, любимый муж любимой жены, узнав об осуждении виновника всех своих бед, наконец смог спокойно отправиться в мир мертвых, ведь его незаконченное дело дошло к своему завершению.

Кто знает, может, они встретятся там все и простят друг другу все грехи и проступки.

Давнее преступление — история из жизни.

Пока настроения нет свое писать, перейдем на чужое, но близкое и из жизни.

Служил я следователем. Работа геморройная, но местами веселая. Так вот одна история. Дежурю я вторым номером по управлению, по идее второй номер дежурит до 21 потом домой, если вызовов нет. Но на тот момент район у нас был большой, поэтому второй номер, как и первый, пахал как правило всю ночь, особенно в выходные и праздники, когда под действием алкоголя у людей обостряется чувство юмора и тяга к приключением. Ну так вот одним осенним ночью лежу я на диванчике в кабинете после очередного вызова и жду следующего, пытаюсь спать.

Что, в общем то, не получается, поскольку внутри царит уверенность, что пытаться бесполезно. Ну и ессесно звонок дежурного, выходи, ножевая. Ну т.е. кто-то кого-то где-то порезал. Время около трех ночи. Сели в "козла" поехали будить эксперта криминалиста, тоже второго номера, которая решила поспать дома, пришлось ее отговаривать. Приехали на место совершения преступления, точнее к подъезду. Там торчит участковый.

Узнаем фабулу. Компания глухонемых отмечала выходной, два мужика, две женщины. Мужики чего-то не поделили, один другого порезал, клиент жив, но преступление же. Ладно говорю пошли место смотреть, свидетелей опрашивать. На подъезде домофон. Участковый код не знает. Давай говорит по домофону им позвоним.

Я говорю - Смысла нет!

Участковый - Почему?

Ну, говорю, основная причина в том что они ГЛУХОНЕМЫЕ! Пилять!.

А ну да, - чешит репу. Бинго! - кричит - Придумал.

Я насторожился: Что, придумал?

Давайте постучимся в окно первого этажа и нам откроют! Я посмотрел на часы: 04.30.

Нет, - говорю, - Не вариант, во-первых даже если там будет сотрудник милиции он пошлет нас на хер и будет морально прав, поскольку участковый должен знать код от подъезда, во-вторых там может спать младенец, который естественно проснется и простыми воплями и матом мы можем не отделаться. Еще в прокуратуру с утра побегут жаловаться и вообще не по-пацански детей будить, когда сами долбо.бы. Короче на хер ваше бинго, товарищ капитан. Шерше ля код.

Участковый начал куда-то звонить чтобы разузнать код. А погода такая мерзкая, взвесь мелкая в воздухе висит, периодически гонимая в морду лица порывами не южного ветра. В общем осень. Градусов этак от 5 до 10. Минут через 20, участковый таки вызвонил код от подъезда. Зашли, поднялись на 4 этаж. Участковый насилует дверной звонок. Реакции ноль.

Я говорю - Слушай, а как они звонок услышат если они глухонемые???

Фигня, - говорит, - у них вместо звонка лампочки делают, лампочка горит, значит звонят. И продолжает давить на кнопку.

Я обратно говорю: Погоди, сейчас 5 часов утра, с вечера они до "дуэли кавалеров" бухали, неужто ты думаешь, что они сидят и смотрят когда же, бля, лампочка загорится????

Участковый снова почесал голову. -Другой вариант тогда, - говорит,- давай ногами постучим.

Я ему говорю что если бы они были слепыми, такой вариант прокатил бы, но они сука ГЛУХОНЕМЫЕ!!!

Потерпев фиаско с осмотром места происшествия и опросом свидетелей поехали в отдел. Жулик весь в кровище, в рейтузах и майке, босой пытается спать на лавочке. Был безжалостно разбужен и приведен в вертикальное положение, каковое сразу устремилось обратно в горизонтальное.

Я говорю дежурному по отделу, чё Вы ему одеться то не дали.

Тот смеется, он видите ли захотел ехать в том в чем бухал.

Ха-ха, посмеялся я и предложил ему найти мне переводчика с языка жестов для проведения опроса подозреваемого.

Дежурный конечно загрустил, и признался в бессилии раздобыть подобного профессионала в 5 утра.

Чтобы грустить ему было веселее, оставил ему материал для дополнительной проверки. Больше в этот день (ночь) никуда не ездил.

Да чуть не забыл - Всё описанное чистая выдумка, особенно персонажи.

И нельзя осуждать человека, если он тупит в половине пятого утра. Если не скучно могу еще чего написать выдумать.

В начале двухтысячных довелось мне работать следователем одного из районных ОВД.

Вспоминается один случай в самом начале карьеры.

Ситуация - банальный грабеж. Девушка возвращалась с дискотеки, в ту пору была мода телефоны на шее на шнурках носить. Ну вот один умник и попытался у нее на улице этот самый телефон с шеи сорвать, но девушка оказалась не из робкого десятка, и вцепилась парню в руку ногтями. Парень ей по голове треснул разок, и с телефоном убежал... Ну возбудили, как водится, ст. 161 ч. 2 Грабеж, т.е. открытое хищение чужого имущества с применением насилия, не опасного для жизни и здоровья. Все бы дружно забили на это, но статья тяжкая (до 10 лет), а это сильно портит статистику. Вот и взялись опера не очень хитроумным способом пытаться найти грабителя.
А забыл я упомянуть вот о чем - паренек был рыжий (веснушки, волосы). А таких искать проще... Подняли картотеку с ранее судимыми, проживающими в этом районе (а у нас только так опера и отрабатывают будничные преступления). Нашли схожего по возрасту рыжего паренька, ранее судимого за грабеж пару раз. Показали фотку девушке - а она, не сильно заморачиваясь, говорит - раз рыжий, значит он. Поехали опера к нему в адрес - семья неблагополучная, поэтому обыск можно было делать без всяких лишних бумажек. Похищенного телефона не нашли...

Поскольку я был начинающий следователь, то уголовное дело, т.н. "темное" (т.е. не перспективное к раскрытию), находилось у меня. И вот в один прекрасный вечер, собираясь домой, подходят опера и говорят - дело раскрыли, надо проводить опознание. Ну что ж - денег у паренька не было, поэтому вызвали знакомого дежурного адвоката, а также девушку - потерпевшую. Опера предварительно через щель в двери показали ей "злодея". ДАже нашли рыжих статистов. Так что опознание прошло на ура. Это в уголовном преследовании доказательство № 1. Злодей молчит, говорит не я. Поэтому пришлось проводить очную ставку, в ходе которой девушка говорит, что это он, а он - что не он) Вот такой каламбур. Это доказательство № 2. Для полноты картины еще неплохо бы явку с повинной оформить - и красота. Но нет - парень не сознается. Опера попинали его слегка, но паренек добродушный такой попался. Я ему говорю - сознавайся и иди домой с миром, отпущу под подписку о невыезде. Я реально хотел так сделать, т.к. возни с арестом много, а преступление не ахти какое опасное. Но паренек молчит. Закрываю его в ИВС на 2 суток, т.к. признания нет. Практика такая...

И начинаю размышлять. Получается ситуация патовая - 50 на 50. Она говорит, что он, а он не сознается. Телефона нет. Опера кричат, что раскрыли, сводку оттарабанили, карточки учетные выставили. Это к чему? А к тому, что теперь дело назад в разряд "темных" не переведешь. И опять же по сложившейся практике печатаю постановление о возбуждении перед судом ходатайства об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Но прежде чем материал в суд нести, надо получить визу прокурора. Т.е. если прокурор откажет - у следака железный отмаз перед руководством, мол, прокурор отказал, а если нет - значит доказухи хватает. Иду к прокурору, тот даже не смотря дело спрашивает в чем вкратце суть. Я ему - так и так, из доказухи - опознание и очная ставка. Ни свидетелей, ни похищенного. Он мне - а чего с арестом пришел? Я - дак требуют. Прокурор поинтересовался судим ли ранее паренек. Услышав положительный ответ, выдал "Раз судимый, значит он!". Но чтобы не обкакаться в будущем неплохо бы закрепить доказуху. А именно - надо его свозить в бюро судебно-медицинской экспертизы, где под микроскопом посмотреть руки и найти царапины... А для этого, говорит, время нужно. Поэтому обвинение предъявлять не будем, а продлим его задержание еще на 5 дней.
Беру паренька, смотрю на руки - вроде ничего особенного, а прошло где-то 5 дней, когда девочка ему руку царапнула. Едем к эксперту. Беру бутылку. И, о чудо! Царапины нашлись, настоящие, и давность их образования - 5-7 дней, так в заключении написано было.
Ну, теперь я окончательно уверился, что паренек просто тупит. Беру бумажки, идем с прокурором в суд, и судья, не смотря ничего (а им это вообще по барабану, т.к. если следак с прокурором пришли - значит есть основания, вообще про работу суда отдельная история),сажает парнишку в СИЗО до суда.

На следующий день предъявляю ему обвинение, он по-прежнему не сознается. Ну и черт с ним, с убогим, подумал я. И забыл про это дело. Но подходил двухмесячный срок, и дело надо было направлять в суд.

А тут еще подруга паренька пару раз приходила - свиданку просила. Я ей говорю - не сознается, никаких свиданок. Со следаком, мол, дружить надо.

Ну, приезжаю я, значит, с адвокатом в СИЗО с делом его знакомить. А есть такая фишка - особый порядок. Это когда ты сознаешься, никому не мешаешь, во всем покаялся, в суд никто, кроме тебя не вызывается. И за это получаешь меньше, чем обычно, т.к. у суда геморроя меньше. Я ему, значит, вместе с адвокатом (которому по хрен, т.к. он ходит за гос. деньги) начинаю говорить - мол, напиши в протоколе ознакомления, что вину осознал, получишь особый порядок, все равно ведь сядешь, а вот насколько - сам решай. Паренек опытный был, и говорит, что если дам свиданку, то сознается, т.к. все равно условно не получит, имея непогашенную судимость. Ну, короче, все дружно с адвокатом написали, оформили признание, заявили ходатайство о применении особого порядка. Адвокат ушел. А я решил перекурить со злодеем, пока конвоя ждали (конвойный один был). НУ и разговорились за жизнь. Я ему говорю - а чего ты раньше тупил? Ходил бы сейчас на подписке, а уж если закрыли в СИЗО, значит реальный срок будет (это тоже практика). А он мне - я этого не совершал, но понял, что все равно посадят, а лишние 2-3 года сверху ни к чему.

А царапины откуда? Как оказалось, он неофициально на пилораме работал оператором...

Я удивился, т.к. реально поверил, что он раскаяться решил. Приехав в кабинет, вызвал потерпевшую, спрашиваю - ты уверена, что это он, а она мне - да эти рыжие все на одно лицо! Я говорю - а зачем так говорила? Она - опера попросили. Вот так.

Дело к прокурору повез сам (а не курьером). Говорю так мол и так, паренек-то невиновный сидит, че делать? А прокурор мне в ответ - ты судью подставить хочешь? или прокурора? или себя? Если его оправдают, то как минимум мне неполное служебное с лишением всех копеек, а как максимум - уголовное дело за превышение или фальсификацию. Выкинь, говорит, из головы все это. Может он грабеж и не совершал, а пару магнитолок-то из машин тиснул... Так что, говорит, не совсем он невиновный...

Отправил я дело в суд... На этом как бы миссия следователя заканчивается. Но уж больно паренек хороший был. Иду к председателю суда - милая женщина, всех нас (следаков) как детей любила. Рассказываю ей всю историю, а она мне в ответ - не парься, случаи разные бывают, типа ниче страшного, ну не отпускать же его теперь? Но все-таки позвонила судье, у которого дело, и попросила "не строжничать". И получил парнишка 2 года колонии... А мог и 5-7. Чему, кстати, он очень обрадовался.

Вот такое начало карьеры...

Кто-то скажет, что неправильно это, не гуманно, незаконно. Согласен. Но, послушав седого прокурора и председателя суда, которые безо всяких эмоций на это отреагировали, я понял - что это в порядке вещей.

Интересны ли еще истории о милицейской жизни?

Возможно, будет полезно почитать: