Принцип недопустимости повторного осуждения за одно и то же преступление. Потому что ты критикуешь

1. Никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление.

2. При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона.

3. Каждый осужденный за преступление имеет право на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном федеральным законом, а также право просить о помиловании или смягчении наказания.

Комментарий к Статье 50 Конституции РФ

1. Принцип non bis in idem, запрещающий повторное преследование и наказание за одно и то же деяние, известен еще с античных времен. Этот принцип закреплен в международном праве: в п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г. ("никто не должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны"), в ст. 4 - "право не быть судимым или наказанным дважды" Протокола N 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод ("никто не должен быть повторно судим или наказан в уголовном порядке в рамках юрисдикции одного и того же государства за преступление, за которое уже был оправдан или осужден").

Принцип non bis in idem, известный уже много лет в мировой практике и в российском дореволюционном законодательстве, не был, однако, официально признан в советском уголовном праве. Он не упоминался ни в нормативных актах, ни в юридической доктрине, ни даже в специальных работах, посвященных принципам советского уголовного права.*(649) Естественно, что этот принцип никак не обязывал законодателя к его соблюдению и вступал в противоречия со многими нормами и институтами уголовного права и с репрессивной правовой традицией. Этот принцип в России впервые был включен, причем в максимально широком виде по отношению ко всем право нарушениям, в Конституцию РСФСР в общем перечне общепризнанных прав и свобод (ч. 3 ст. 35: "никто не должен дважды нести уголовную и иную ответственность за одно и то же правонарушение").

В ныне действующей Конституции этот принцип закреплен в ч. 1 ст. 50: никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление. Лишь значительно позже принятия Конституции в УК, введенном в действие с 1 января 1997 г., этот принцип получил отражение в ст. 6 "Принцип справедливости" в ч. 2: "никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то же преступление". Очевидно, что данный запрет распространяется не только на осуждение, но и на наказание. Это существенно важно, в частности, для разрешения вопроса о правомерности повторного вменения факта привлечения к уголовной ответственности не только, как признака, отягчающего квалификацию преступления, но и как основания более строгого наказания.

Различие в формулировках этого принципа (запрет "дважды", "повторно", "вторично" нести "уголовную ответственность", "быть осужденным", "судимым", "наказанным") не может сужать содержание и сферу его действия как общеправовой гарантии прав и свобод, тем более что возможность какого-либо его ограничения или отступления от него не предусматривается даже в условиях войны и чрезвычайных обстоятельств (ч. 3 ст. 56 Конституции, ст. 4 Протокола N 7 к Европейской конвенции).

По смыслу практики Европейского Суда по правам человека, этот принцип действует независимо от того, в каком государстве лицо было осуждено и наказано в уголовном порядке (то же в ч. 1 ст. 12 УК), и запрещает повторное наказание и тогда, когда оно было наложено иным органом, но по обвинению, тождественному уголовному (например, за административное правонарушение правил дорожного движения).

В современном правопонимании этот принцип несет двойную материально-правовую и процессуальную природу и распространяется на все стадии уголовного процесса, на которых может обнаружиться, что факт уголовного преследования и назначения наказания в отношении данного лица и по тому же обвинению уже имел место. По сути принцип non bis in idem включает несколько запретов уголовного и уголовно-процессуального характера, каждый из которых поддерживается рядом правовых идей и ценностей, которые могут не совпадать друг с другом.

Очевидный запрет повторного (двойного) наказания опирается на идеи вины, справедливости и соразмерности или пропорциональности деяния и кары, преступления и наказания. Этот принцип, как отмечает Конституционный Суд РФ в Постановлении от 19.03.2003 N 3-П, в силу своей конституционно-правовой природы не подлежит ограничению. Он обращен не только к законодательной власти, но и к правоприменителю, который на основании законодательных актов осуществляет привлечение виновных к уголовной ответственности и определяет для них вид и меру наказания.

Принцип non bis in idem означает, что если судом вынесен окончательный оправдательный или обвинительный приговор по данному делу и в отношении данного лица, а также если в возбуждении уголовного дела было отказано или оно прекращено на любой стадии уголовного преследования, то всякое дальнейшее (повторное) преследование и назначение наказания по тому же обвинению невозможно. Безусловным основанием для прекращения уголовного дела является наличие вступившего в законную силу приговора суда либо решение суда, органа дознания, следствия и прокурора о прекращении уголовного дела либо об отказе возбуждении уголовного дела (п. 4, 5 ч. 1 ст. 27 УПК), в том числе и на основании акта амнистии. По смыслу рассматриваемого принципа невозможно проведение параллельно двух расследований и предъявление двух тождественных обвинений, как и назначение двух и более однородных наказаний за одно и то же деяние.

По мнению Конституционного Суда РФ, принцип non bis in idem, как он установлен Конституцией и регулируется уголовным законодательством РФ, исключает повторное осуждение и наказание лица за одно и то же преступление, квалификацию одного и того же преступного события по нескольким статьям уголовного закона, если содержащиеся в нем нормы соотносятся между собой как общая и специальная или как целое и часть, а также исключает двойной учет одного и того же обстоятельства (судимости, совершения преступления лицом, ранее совершившим преступление) одновременно при квалификации преступления и при определении вида и меры ответственности (Постановление от 19.03.2003 N 3-П*(650)).

Идея правовой защищенности и стабильности правовых отношений, которые в обыденном сознании могут не совпадать с идеей материальной справедливости, лежат в основе запрета повторного уголовного преследования и повторного судопроизводства после оправдания или отказа стороны от уголовного обвинения, в том числе и необоснованного. С этим связан запрет пересмотра вступившего в силу как обвинительного, так и оправдательного приговора суда в сторону ухудшения положения осужденного, добавки или усиления назначенного ему наказания (ст. 405 УПК), поскольку это означало бы повторное осуждение за одно и то же. Характерно, что на введение этой нормы в новом УПК прямо повлияло положение ч. 1 ст. 50 Конституции, хотя в прежнем УПК такой пересмотр допускался. Этот запрет вытекает также из принципов состязательности и равенства сторон в процессе, поскольку иное предоставляло бы обвинительной стороне неограниченное превосходство в доказывании своей позиции.

Исходя из названных принципов, Конституционный Суд в Постановлении от 20.04.1999 N 7-П сформулировал правовую позицию, согласно которой если органы уголовного преследования не смогли доказать виновность обвиняемого в полном объеме, то это должно приводить - в системе действующих уголовно-процессуальных норм при их конституционном истолковании - к постановлению в отношении обвиняемого оправдательного приговора или обвинительного приговора, констатирующего виновность обвиняемого в менее тяжком преступном деянии.

Вместе с тем в соответствии со ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах возможны исключения из запрета повторно осуждать за то же деяние. Окончательные, т.е. вступившие в законную силу и подлежащие исполнению, приговоры суда допустимо пересматривать, но лишь если это необходимо в силу новых или вновь обнаруженных обстоятельств, в том числе указывающих на судебную ошибку, приведшую к незаконному осуждению, и пересмотр необходим для обеспечения судебной защиты прав необоснованно осужденных граждан. В других случаях окончательные приговоры судов пересмотру не подлежат. Сопоставляя указанную норму Международного пакта и ч. 1 ст. 50 Конституции, Конституционный Суд сформулировал позицию, что после окончательного разрешения дела ни один оправданный по обвинению в преступлении не может быть вновь судим за него и ни одному осужденному не может быть за то же деяние назначено еще одно, в том числе дополнительное наказание, либо более суровое наказание, в то время как оправдание или смягчение наказания не исключается и после вынесения окончательных приговоров, так как такое изменение всегда служит защите прав граждан от допущенных судебных ошибок (Определение КС РФ от 03.06.1997 N 87-О)*(651).

Всякая добавка к назначенному наказанию тем более невозможна после его отбытия, даже если последующее поведение лица обнаружит недостаточность его воздействия и ошибочность первоначальной судебной оценки. Преступник уже расплатился с обществом за "прошлое". Принцип non bis in iden предполагает идею искупления вины. Уголовно-правовой упрек со стороны государства не может продолжаться сколь угодно длительное время, он погашается освобождением от наказания или его отбытием и не может быть возобновлен.

Концепция искупления вины имеет, безусловно, как теологическое (искупление греха), так и моральное обоснование: претерпевание страданий, адекватных принесенному злу, исчерпывает моральный упрек и погашает моральный долг. Право как минимум морали не может требовать большего! Презумпция искупления вины как правовая категория, лежащая в основе принципа non bis in idem и более широкого понятия справедливости (справедливой ответственности и наказания), уже давно признана в зарубежной и отчасти в отечественной правовой теории*(652).

Презумпция искупления вины имеет несомненную связь с презумпцией невиновности (добросовестности, добропорядочности), и в этом смысле лицо, претерпевшее определенное ему приговором уголовное наказание, отбывшее полностью назначенный срок и тем самым исчерпавшее уголовно-правовой упрек (противоправность, обязанность, виновность), презюмируется в дальнейшем как лицо невиновное. Оно не может нести какие-либо ограничения прав и свобод на основании прошлого преступления, сам факт которого не является доказательством, поводом или основанием для уголовно-правовой оценки последующего поведения.

2. Действующее в правосудии правило о недопустимости использования доказательств, полученных с нарушением федерального закона (ч. 2 ст. 50 Конституции), текстуально адресовано всем видам судопроизводства. Хотя названный запрет закреплен в статье, ч. 1 и 3 которой посвящены основным правам, реализующимся только в сфере уголовного процесса; это не дает оснований для ограничения сферы его действия только уголовными делами. Во-первых, данный запрет выступает одной из гарантий многих таких прав, которые подлежат защите от нарушений отнюдь не только при осуществлении уголовного преследования. К ним относятся, например, права на уважение достоинства личности, на свободу и личную неприкосновенность, неприкосновенность частной жизни, личной и семейной тайны, на защиту своей чести и доброго имени, тайну переписки и иных сообщений, неприкосновенность жилища, право частной собственности и др. Во-вторых, осуществление правосудия в процедуре любого из видов судопроизводства в силу особого характера этой деятельности должно строиться на следовании Конституции и закону, не может легитимировать нарушения закона, а значит, в нем не могут допускаться незаконно полученные доказательства. В-третьих, в отношении прав и свобод действует правило широкого толкования их содержания. И наконец, в-четвертых, сужение пределов действия данного запрета могло бы провоцировать нарушения при собирании (получении) доказательств, что несовместимо с целями ни конституционного, ни иного законодательного регулирования.

Вместе с тем сформулированный в комментируемой статье запрет использовать доказательства, полученные с нарушением закона, при осуществлении правосудия отнюдь не может быть истолкован как не создающий соответствующих обязанностей для органов уголовного судопроизводства, действующих на досудебных этапах поиска обвинительных данных, а именно для оперативных работников, дознавателей, следователей, прокуроров. Обязанность суда при рассмотрении уголовных дел исследовать, были ли соблюдены ими правила получения доказательств, и в случае нарушения этих правил отвергнуть представленные органами уголовного преследования данные как недопустимые выступает в качестве специальной судебной гарантии законности расследования.

Допустимость доказательств как понятие, характеризующее соблюдение законных требований к доказыванию известно всем процедурам судопроизводства. Однако наиболее развернутое регулирование по этому вопросу содержит именно УПК. В его ст. 75 запрет недопустимых доказательств конкретизируется, во-первых, указанием на то, что такие доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения; во-вторых, положением о невозможности их использования не только для подтверждения преступного события и виновности лица в совершении преступления, но и для доказывания обстоятельств, характеризующих личность обвиняемого и размер причиненного преступлением вреда, а также исключающих преступность и наказуемость деяния либо смягчающих и отягчающих наказание. Однако запрет использовать полученные с нарушением закона данные для подтверждения обстоятельств, которые говорят в пользу обвиняемого, должен быть уточнен в связи с конституционным требованием о толковании также в его пользу неустранимых сомнений (ч. 3 ст. 49 Конституции). Исходя из этого требования в случаях, когда обстоятельства, говорящие в пользу обвиняемого, с одной стороны, подтверждаются недопустимыми доказательствами, а с другой - не могут быть опровергнуты обвинением с помощью других законно полученных данных, налицо такие неустранимые сомнения, которые толкуются в пользу обвиняемого, что, по существу, не позволяет не принимать во внимание свидетельствующие в его пользу данные, которые были получены с нарушением закона. Хотя УПК не содержит этого уточнения, оно основано на верховенстве и непосредственном действии Конституции (ст. 15, 18).

Перечень недопустимых доказательств согласно УПК не может быть исчерпывающим. Таковыми являются любые доказательства, полученные с нарушением данного Кодекса. Суду каждый раз надлежит выявлять те нарушения, которые приводят к признанию доказательства недопустимым.

В ряде случаев требования к доказательствам и, следовательно, условия, при нарушении которых они признаются недопустимыми, диктует конституционное регулирование. Конституция содержит запрет пыток, насилия, медицинских опытов над человеком (ч. 2 ст. 21), не разрешает вторгаться в тайну переписки, телефонных переговоров и иных сообщений иначе как по судебному решению (ч. 2 ст. 23), не допускает постороннего проникновения в жилище кроме случаев, когда оно допускается федеральным законом или на основании судебного решения (ст. 25), освобождает от обязанности свидетельствовать против себя самого или своих близких, а также давать показания о том, что составляет охраняемую законом тайну (ст. 51). Все это учтено и в уголовно-процессуальном законе.

Кроме того, признаются недопустимыми доказательствами свидетельские показания, основанные на слухах, догадках, предположениях или без указания источника осведомленности, а также показания обвиняемого (подозреваемого), данные им до суда в отсутствие защитника и не подтвержденные в суде (ч. 2 ст. 75 УПК).

В некоторых случаях процессуальный закон предусматривает обязательность подтверждения каких-либо обстоятельств только установленными им средствами доказывания (например, обязательность производства экспертизы для установления причин смерти или тяжести телесных повреждений, установления психического и физического состояния обвиняемого или потерпевшего, когда возникает сомнение в их вменяемости - ст. 196 УПК РФ).

Аналогичные ограничения в средствах доказывания знают также ГПК и АПК - в них допустимость доказательств представлена именно как требование подтверждения обстоятельств дела только теми доказательствами, которыми согласно закону они должны быть подтверждены (ст. 68 АПК, ст. 60 ГПК). Это, конечно, не означает, что процедурам судопроизводства по гражданским делам безразличны - в отличие от уголовных дел - другие незаконные способы получения доказательств, например получение их преступным путем или путем существенного ущемления прав других лиц. Такие доказательства не могут быть признаны допустимыми в любом виде судопроизводства, что следует из ч. 3 ст. 17 Конституции, исключающей осуществление прав личности таким образом, чтобы это нарушало права и свободы других.

Большая строгость в оценке допустимости доказательств в уголовном судопроизводстве объективно обусловлена особенностями субъектов доказательственной деятельности, на которых возложено доказывание обвинения в качестве основания уголовной ответственности. Дознаватель, следователь, прокурор как органы государства обладают правом уже в ходе расследования применять к подозреваемому и обвиняемому серьезные меры принудительного характера. Это не исключает возможность незаконного использования таких мер и для "облегчения" возложенного на них доказывания обвинения. Любое подозреваемое лицо находится в таких обстоятельствах, которые объективно не могут не оказывать на него психическое и даже физическое давление. Это способствует использованию ситуации для незаконного воздействия со стороны органов уголовного преследования, что, конечно же, не согласуется с его законными целями, опасно нарушает права лиц, подвергаемых преследованию, представляет собой угрозу для общества в целом, поскольку от таких методов оказывается незащищенным любой член общества. По существу, применение незаконных методов доказывания не может гарантировать осуждение и наказание действительно виновных и, напротив, избавляет государство от установления таких лиц, раз ответственность, пусть ошибочно, но уже будет возложена на другого.

Именно осознание такой, как показывает история, вполне реальной опасности социально обусловливает запрет недопустимых доказательств в качестве конституционной и процессуальной гарантии от злоупотреблений государственных органов уголовного преследования.

Нарушения правил доказывания, приводящие к признанию доказательств недействительными, могут выражаться в осуществлении процессуальных действий по получению доказательств:

а) ненадлежащим органом (например, проведение обыска оперативным работников),

б) в не предусмотренной уголовно-процессуальным законом форме (например, замена выемки или обыска изъятием предмета или документа, оформленным протоколом изъятия*(653)),

в) без соблюдения установленного законом порядка производства следственного или судебного действия (например, в отсутствие понятых при проведении осмотра, освидетельствования, обыска, выемки или в отсутствие защитника при допросе обвиняемого и вопреки его ходатайству).

Недопустимыми доказательствами являются также данные, полученные с нарушением не только УПК (как на это указывает его п. 3 ч. 2 ст. 75), но и Закона об ОРД. При этом, с одной стороны, действует специальное дополняющее и повторяющее ст. 75 УПК предписание его ст. 89, согласно которой запрещается использовать в доказывании результаты ОРД, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к форме и содержанию доказательств согласно УПК. С другой же, могут быть использованы только такие результаты ОРД, которые получены компетентными лицами, уполномоченными законом на проведение таких мероприятий при условии, что как вспомогательные по отношению к расследованию эти мероприятия не подменяют собой предусмотренные законом процессуальные действия (см. Определение КС РФ от 01.12.1999 N 211-О*(654)).

Например, являются недопустимыми полученные в нарушение ст. 6, 9, 11 Закона об ОРД не санкционированные судом аудиозаписи телефонных переговоров, сообщения конфиденциальных сотрудников, которые без расшифровки данных об их личности не могут быть проверены*(655); результаты оперативного эксперимента, связанного с провоцированием граждан на совершение преступления.

ЕСПЧ также признает, что такие провокации не должны заменять расследование преступной деятельности и что даже очевидное следование общественным интересам в борьбе, например, с наркопреступностью не может оправдывать использование результатов провокации со стороны полиции в качестве доказательств. В то же время ЕСПЧ допускает использование, например, среди других сделанной частным лицом и переданной впоследствии им же следователю записи телефонного разговора, хотя прослушивание не было официально разрешено, при условии, что:

а) обеспечивается право обвиняемого на защиту и

б) проверка в суде этой записи.

Так, ЕСПЧ признал, что хотя запись и была сделана без санкции суда, но указанные два условия соблюдены, поскольку обвиняемый знал о ней, прослушал ее, оспорил ее использование в суде в качестве доказательства, добился от суда расследования действий лица, предъявившего эту запись, которое исходя из ее содержания было допрошено как свидетель в суде и подтвердило, что обвиняемый действительно поручил ему убить жену, что и было зафиксировано аудиозаписью. Однако при этом ЕСПЧ учел, что эта запись не была единственным доказательством, выдвинутые обвинения подтверждались всей совокупностью косвенных доказательств, что суд в том числе допросил свидетелей по просьбе защиты и основывался не на аудиозаписи, а на том, что другие доказательства подтверждали вывод о виновности, поэтому использование спорной магнитофонной записи не лишило обвиняемого справедливого судебного разбирательства*(656).

Процессуальная форма собирания доказательств представителями обвинения и защиты, как она установлена УПК (ст. 86), не является одинаковой. Поэтому должны быть различны и требования к соблюдению ими закона при получении доказательств.

Сторона защиты не обладает правом осуществлять следственные действия - проводить допросы, обыски, осмотры, очные ставки. Она вправе собирать и представлять письменные документы и предметы для приобщения к уголовному делу, проводить опрос лиц с их согласия, истребовать справки, характеристики, иные сведения из государственных и других публичных инстанций. Все эти действия по своей процессуальной форме не аналогичны процедурам собирания доказательств для подтверждения государственного обвинения, осуществляемого официальной властью. Если последнюю запрет недействительных доказательств сдерживает от несоразмерного использования принудительно-властных полномочий, нарушающего права участников уголовного судопроизводства, то сторона защиты не имеет и не использует подобные "средства повышенной опасности". Между тем в судебной практике бытует неверное распространение требований к процессуальной форме доказывания, которая должна соблюдаться государственными органами судопроизводства, на доказательственные данные, представляемые адвокатами-защитниками. Эти данные - вопреки правовому и фактическому их смыслу - произвольно отвергаются как недопустимые доказательства по той причине, что они не получены с помощью процессуальных следственных и судебных действий. Но такой подход вообще не позволяет защите представлять свои доказательственные данные, чтобы поколебать обвинение. Смысл конституционного запрета использовать недействительные доказательства искажается, как и состязательность в процессе доказывания.

Отсутствие строгой процессуальной формы для собирания доказательственных данных стороной защиты, зависимость ее участия в доказывании от государственных органов судопроизводства, компенсирующий это принцип благоприятствования стороне защиты, выражающийся, в частности, в том, что для реализации своей процессуальной функции ей достаточно указать на сомнения в доказанности обвинения, которые должны опровергаться стороной обвинения - все это обусловливает и обосновывает следующий вывод. Доказательственные данные, представляемые стороной защиты, подлежат оценке судом только с точки зрения их относимости к предмету доказывания и достоверности содержащейся в них информации.

3. Положение ч. 3 комментируемой статьи о праве каждого осужденного на пересмотр вынесенного в отношении него приговора должно раскрываться во взаимосвязи с предписаниями ст. 46 Конституции и международно-правовыми нормами, в частности п. 5 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах и ст. 2 Протокола N 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция).

3.1. Общее дозволение обжаловать в судебном порядке любые решения органов государственной власти (ч. 2 ст. 46 Конституции), которое не знает исключений (см. ч. 3 ст. 56 Конституции), еще раз оговаривается в комментируемой статье применительно к осуждению лица на основе приговора суда как одной из форм осуществления государственной власти (ст. 11 Конституции). Возможность обжалования обвинительного приговора в качестве частного случая общего не подлежащего ограничению права на судебную защиту также имеет абсолютный характер. Это отличает российское регулирование от международно-правового, допускающего исключения из права осужденного на обжалование в случаях осуждения за незначительные правонарушения, либо при осуждении лица верховным судом в качестве первой инстанции или при вынесении апелляционной инстанцией обвинительного приговора после обжалования состоявшегося в первой инстанции оправдания (ч. 2 ст. 2 Протокола N 7 к Конвенции). Российский конституционный законодатель не воспользовался предоставленной ему международным стандартом возможностью по своему усмотрению ограничить для таких случаев так называемое правило "двух инстанций"*(657). Напротив, в связи с появлением комментируемой нормы в тексте Конституции была признана не соответствующей ей действовавшая ранее ст. 325 прежнего УПК РСФСР, которая содержала запрет на обжалование приговоров, вынесенных по первой инстанции, высшим судом в судебной системе, а именно ВС РФ (см. Постановление КС РФ от 06.07.1998 N 21-П*(658)).

Постановление КС РФ, принятое по этому вопросу уже после ратификации Протокола N 7, вступившего в силу для Российской Федерации с 1 августа 1998 г., исходило из общепризнанного в международной договорной практике подхода, согласно которому международные нормы, устанавливая минимальные стандарты обеспечения прав и свобод, не могут приводить к снижению уровня гарантий, достигнутых во внутреннем законодательстве.

Содержательно абсолютный характер права на обжалование обвинительного приговора, наряду со ст. 46 Конституции, обусловлен тем, что осуждение лица и тем более назначение ему уголовного наказания влечет ограничение многих конституционно гарантированных прав и свобод, включая право на личную свободу и неприкосновенность, может быть связано с лишением многих других личных, гражданских и политических прав.

Когда такие ограничения являются результатом неправосудного обвинительного приговора, возлагаются на осужденного вопреки федеральному закону, как уголовному, не допускающему привлечение к ответственности без вины и в нарушение принципа справедливости (ст. 5, 6 УК), так и уголовно-процессуальному, заявляющему в качестве своей цели реабилитацию каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию (ч. 2 ст. УПК), т. е. в случае, когда обвинительный приговор содержит судебную ошибку, это явно контрастирует с требованиями ч. 3 ст. 55 Конституции: она допускает ограничение прав и свобод только в соответствии с федеральным законом и исключительно в одобряемых Конституцией целях защиты прав граждан или общих интересов. Ограничение прав граждан не основанным на законе приговором в соответствии со ст. 18 Конституции подлежит устранению правосудием (см. Постановление КС РФ от 02.02.1996 N 4-П*(659)). Таким образом, право на пересмотр обвинительного приговора программируется не только ч. 3 ст. 50, ч. 3 ст. 55, ст. 46, но и общей конституционной функцией правосудия по обеспечению прав и свобод.

3.2. Положение ч. 3 ст. 50 фиксирует субъективное право лица, осужденного за преступление, на пересмотр приговора вышестоящим судом. Этому праву корреспондирует вытекающая из ст. 45 Конституции обязанность государства создавать эффективные правовые механизмы устранения ошибочных решений в уголовном судопроизводстве. Она лежит прежде всего на законодателе, поскольку согласно российской Конституции и международным нормам и судебные инстанции, на которые возлагается исправление судебных ошибок, и процедуры пересмотра определяются законом (п. "о" ст. 71, ч. 3 ст. 118 Конституции).

Законодатель не вправе возложить пересмотр обвинительного приговора на ту же судебную структуру, в которой был вынесен приговор, - это должен быть суд более высокого уровня (вышестоящий, по буквальному тексту комментируемой нормы). При этом в состав суда, который пересматривает приговор, не должны входить ни судьи, участвовавшие в вынесении обжалованных судебных актов, ни другие судьи того же суда, ни судьи любого другого суда того же уровня, что вытекает из автономного понятия вышестоящего суда. Соответственно, УПК (ст. 63) не допускает повторное участие судьи в рассмотрении того же уголовного дела в другой судебной инстанции.

Закон о судебной системе РФ определяет во всех случаях, какой именно суд является вышестоящим по отношению к каждому из звеньев судебной системы и тем самым устанавливает компетентный суд для пересмотра обвинительных приговоров, вынесенных любым судом. По отношению к приговорам мирового судьи такая компетенция принадлежит районному суду, по отношению к районному - верховному суду республики или равным ему судам субъектов Федерации, по отношению к этим последним - ВС РФ (ст. 19-21).

В соответствии с Федеральным законом от 04.01.1999 N 3-ФЗ для обеспечения права на пересмотр приговоров Верховного Суда в его структуре наряду с судебными коллегиями, рассматривающими уголовные дела по первой инстанции и в кассационном порядке - по жалобам на приговоры нижестоящих судов, была создана особая Кассационная коллегия, осуществляющая проверку не вступивших в силу приговоров самого Верховного Суда. Эта новелла была продиктована комментируемым положением ч. 3 ст. 50 Конституции и основанным на нем Постановлением КС РФ от 06.07.1998 N 21-П). В закон, однако, включено следующее положение: "Судьи, являющиеся членами Кассационной коллегии ВС РФ, в период между ее заседаниями участвуют в рассмотрении дел в составе соответствующей судебной коллегии либо Президиума ВС РФ с соблюдением требования о недопустимости повторного участия судьи в рассмотрении одного и того же дела". Последняя оговорка, обеспечивая беспристрастность судей при пересмотре приговора, также учитывает исключительно редкое рассмотрение дел ВС РФ по первой инстанции, а следовательно, и единичность обжалования его актов. Исходя из того, что международные стандарты допускают отсутствие возможности обжаловать приговор, вынесенный верховным судом страны, российское регулирование изложенных полномочий судей ВС РФ не может быть признано отклонением от правила "двух инстанций". Однако такое регулирование предусматривает пересмотр приговора лишь в ином составе судей, но не его проверку вышестоящим судом, т.е. судьями более высокого ранга, как это предусмотрено конституционной нормой.

Конституционно обоснованным развитием в этой области было бы изъятие из компетенции ВС РФ рассмотрения тех немногочисленных уголовных дел (на практике еще более редких, чем в законе), которые отнесены сейчас к его ведению в качестве суда первой инстанции*(660).

3.3. Процедуры пересмотра приговора в вышестоящем суде должны учитывать все требования к справедливому правосудию, как они сформулированы в ст. 6 Конвенции, т.е. правосудность судебного приговора должна проверяться независимым, беспристрастным судом, созданным на основе закона, в гласном (публичном) судебном разбирательстве при предоставлении осужденному таких же правомочий для защиты от обвинения, как в суде первой инстанции. Последнее обусловливается также ст. 49 Конституции, согласно которой при пересмотре не вступившего в законную силу приговора государство продолжает считать лицо невиновным, поскольку его виновность может быть признана установленной только после вступления вынесенного приговора в законную силу, в частности после его пересмотра. Юриспруденция ЕСПЧ оценивает обеспечение прав лиц, обжалующих судебные акты, также исходя из критериев справедливого правосудия как "общих" для рассмотрения дела по первой инстанции и в вышестоящих судах. Таким образом, в содержание субъективного права на пересмотр обвинительного приговора включено не только наличие двух рассматривающих дело инстанций, но и сами процедуры в вышестоящем суде. Если они не отвечают требованиям справедливого правосудия, в том числе не обеспечивают свободный доступ к суду второй инстанции и возможности полной, не ограниченной по объему и средствам проверки обвинительных приговоров, то такие процедуры не могут признаваться эффективным средством защиты, в том числе для реализации права на пересмотр осуждения в вышестоящем суде. Таким образом, законодатель не абсолютно свободен в выборе процедур, напротив, он связан конституционными и международно-правовыми требованиями к справедливому правосудию (см. также ст. 123 Конституции).

С этой точки зрения необходимо оценивать уголовно-процессуальный закон, устанавливающий порядок обжалования и пересмотра в апелляционной и кассационной инстанциях обвинительных приговоров, не вступивших в законную силу, с целью проверки их законности, обоснованности и справедливости. Согласно УПК обе названные процедуры имеют место в судах, вышестоящих по отношению к вынесшему обжалованный приговор. Апелляция осуществляется в отношении приговоров мирового судьи; кассация - в отношении приговоров всех других судов, включая апелляционные приговоры. Доступ к суду вышестоящей инстанции (т.е. свобода обжалования приговора) согласно УПК реально обеспечен, так же как и участие осужденного в судебном разбирательстве дела во второй инстанции. Процедура апелляции предполагает проверку обжалованного приговора на основе непосредственного исследования всех доказательств по делу в судебном разбирательстве при обеспечении осужденному права на привлечение новых доказательств, оспаривание тех, которые приняты судом первой инстанции, обязательное оглашение показаний свидетелей, если они повторно не допрашиваются. Такое исследование предшествует как вынесению нового приговора, так и решению об оставлении в силе уже состоявшегося, что позволяет осужденному в полной мере реализовать свое право на защиту от необоснованного осуждения. Процедура же кассации, напротив, не предполагает непосредственное исследование доказательств, построена на проверке приговора по имеющимся в деле материалам и допускает исследование доказательств при наличии ходатайства об этом лишь в порядке исключения - по усмотрению суда. Такое исследование необязательно ни при оставлении в силе обвинительного приговора, ни при его отмене и направлении дела на новое рассмотрение. В результате кассационное производство оказывается формальной, поверхностной, неэффективной процедурой, не выявляющей неправосудные судебные акты и, по существу, только имитирующей соблюдение правила "двух инстанций". Кассация по УПК не является эффективным средством правовой защиты, не согласуется ни со ст. 6, ни со ст. 13 Конвенции.

Исходя из требований ч. 3 ст. 50 в их истолковании, соответствующем содержанию правила "двух инстанций", согласно Конвенции и правовым позициям ЕСПЧ (об обязательности такой согласованности см. комментарий к ч. 1 ст. 17) действующие ныне правила кассационного производства могут быть применимы к обжалованию только оправдательных приговоров по уголовным делам.

При должном законодательном обеспечении или, напротив, при его недостаточности реализация конституционного права на обжалование всегда опосредована правоприменителем, а именно вышестоящей судебной инстанцией. Хотя закон программирует ее деятельность, однако ее правоприменительные решения могут отклоняться от заданной модели. В то же время именно правосудие, включая производство в вышестоящих судах, должно обеспечивать непосредственное действие прав и свобод в соответствии с конституционным и международным стандартом (см. ч. 4 ст. 15, ч. 1 ст. 17, ст. 18 Конституции), в том числе и при наличии дефектов в правовом регулировании*(661), т.е. должно корректировать закон. Это тем более бесспорно, поскольку речь идет о правах, реализуемых в самом правосудии, и поскольку сам закон, как это имеет место в кассационном производстве по УПК, не исключает для суда возможность на основе собственного усмотрения обеспечить проверку и пересмотр обвинительного приговора таким образом, чтобы эта процедура соответствовала принципам справедливого правосудия*(662).

3.4. Право просить о помиловании или смягчении наказания в тексте Конституции не обусловлено ни требованиями к процедурам, в которых оно реализуется, ни требованием к законодателю об их установлении.

Это отличает конституционную формулу права просить о помиловании от закрепленного в той же норме ч. 3 ст. 50 Конституции права на обжалование и пересмотр приговора в том порядке, который устанавливается федеральным законом. Конституционный законодатель не уполномочил подобным же образом законодательную власть осуществлять регулирование и по вопросу о помиловании или смягчении наказания.

Это обусловлено компетенционно, так как согласно п. "в" ст. 89 Конституции осуществление помилования - исключительная прерогатива Президента, а также содержательно, а именно сущностью самого помилования как акта государственного прощения, снисхождения. Поэтому процедура, формы и индивидуальный объем помилования определяются актами Президента*(663).

Для соотношения конституционного, отраслевого (уголовно-правового и уголовно-процессуального) регулирования института помилования и индивидуальных правовых актов о помиловании существенны следующие положения:

1) конституционное право просить о помиловании, гарантирующее осужденному возможность смягчения его участи, не зависит от того, за какое преступление лицо осуждено, какое наказание ему назначено и каковы условия его исполнения (см. Постановление КС РФ от 26.11.2002 N 16-П*(664)). Никто не может быть дискриминирован в своем праве ходатайствовать о помиловании (см. ст. 19 Конституции);

2) конституция не предполагает необходимость отраслевого уголовно-правового регулирования не только оснований, но и возможных форм помилования, допуская полное "снятие всех ограничений в правах и свободах, которые установлены для осужденного обвинительным приговором"*(665). С этой точки зрения содержание ч. 2 ст. 85 УК , согласно которой помилование может выражаться в освобождении от дальнейшего отбывания наказания, в сокращении назначенного наказания или замене его более мягким, а также в снятии судимости, может рассматриваться как описание объективно возможных ситуаций, но не как исчерпывающее предписание о допустимых правовых последствиях. Законодатель не управомочен их определять. Усмотрение осуществляющего помилование ограничено только общеправовыми и нравственными представлениями. Нельзя согласиться с мнением о том, что Президент при замене одного наказания другим связан нормами УК о нижнем пределе нового вида наказания*(666) - раз не исключается возможность полного освобождения от него;

3) отраслевое законодательство (УИК , УПК) не должно содержать нормы, ограничивающие реализацию права просить о помиловании или смягчении наказания в качестве одной из форм помилования. Вместе с тем право просить о смягчении наказания может осуществляться не только в процедуре помилования, но и путем обращения к суду, например, при обжаловании приговора или в процессе исполнения наказания, где при принятии правоприменительных решений должно обеспечиваться строгое следование закону.

Процедуры, предшествующие акту помилования, определяются Указом Президента РФ от 28.12.2001 N 1500 "О комиссиях по вопросам помилования на территориях субъектов Российской Федерации" и утвержденным этим Указом Положением о порядке рассмотрения ходатайств о помиловании в Российской Федерации.

Высшее должностное лицо, уполномоченное на осуществление помилования, и в других странах обладает правомочием издавать акты, регулирующие его осуществление. В Российской Федерации, в отличие от некоторых других федеративных государств (ФРГ, США), не предусмотрено разграничение компетенции по осуществлению помилования между Федерацией и ее субъектами - это область только федеральных полномочий. Не закреплено в конституционном тексте и право их передачи другим органам как на уровне Федерации, так и на уровне ее субъектов*(667). В связи с этим деятельность названных комиссий в субъектах РФ является предварительно-подготовительной.

Осужденное лицо подает ходатайство о помиловании на имя Президента - через администрацию органа, осуществляющего исполнение наказания, который после регистрации ходатайства направляет его в орган юстиции субъекта Федерации с приложением копии судебных актов, представления администрации, содержащего характеристику осужденного, справки о состоянии его здоровья. Орган юстиции передает полученные им материалы в комиссию по вопросам помилования субъекта РФ, которая составляет заключение о целесообразности помилования осужденного. На основе данного заключения глава исполнительной власти субъекта Федерации - его губернатор или президент - вносит представление о целесообразности помилования (с приложением всех полученных документов) Президенту РФ.

Предваряющие решение Президента РФ о помиловании действия - представление администрации исправительного учреждения, заключение комиссии и представление губернатора (президента) субъекта Федерации - не могут парализовать право осужденного ходатайствовать о помиловании перед Президентом РФ. Отклонение им ходатайства о помиловании также не лишает осужденного права вновь обратиться с таким ходатайством, однако, как установлено в утвержденном Указом Президента РФ Положении о порядке рассмотрения таких ходатайств, не ранее, чем через год, за исключением случаев, когда возникают какие-либо новые обстоятельства, существенные для решения о помиловании.

Институт помилования в комментируемой норме рассматривается как один из способов освобождения от наказания наряду с судебными актами, выносимыми в результате пересмотра обвинительных приговоров. Это, однако, не исключает, что законодатель вправе предусмотреть также возможность актов помилования конкретных лиц в целях освобождения от мер ответственности других видов: административной, в том числе таможенной или налоговой, а также дисциплинарной - в разных сферах ответственности персонала. Такие установления не только не противоречили бы конституционному регулированию помилования, но, напротив, соответствовали бы его духу и букве - если дозволено просить об освобождении от самых тяжких мер государственного принуждения, какими являются меры уголовного наказания, то логично и предоставление права просить об освобождении от более мягких мер, назначаемых за менее опасные (не уголовные) правонарушения. Представляется, что полномочие Президента РФ по осуществлению помилования не связывает законодателя в предоставлении также другим органам аналогичных функций в сфере освобождения от иных (не уголовно-правовых) мер, исходя из общеправовых принципов юридической ответственности.

«Никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление» гласит ч. 1 ст. 50 Конституции РФ. Этот важнейший правовой принцип - «non bis in idem» получил закрепление еще в п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, а также в Протоколе №7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которым «никакое лицо не должно быть повторно судимо или наказано в уголовном порядке в рамках юрисдикции одного и того же государства за преступление, за которое это лицо уже было окончательно оправдано или осуждено в соответствии с законом и уголовно-процессуальными нормами этого государства». Данное положение в УК РФ представлено как проявление принципа справедливости и внешне выражено формулой: «Никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то же преступление» (ч. 2 ст. 8). Данные нормы соответствуют положениям Международного пакта о гражданских и политических правах (п. 7 ст. 14). В нем указано: «Никто не должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны».

Данный принцип уголовно-процессуальный закон адресовал не только суду, но также органам предварительного расследования и прокурору. В частности, п.п. 4 и 5 части 1 ст. 27 УПК РФ предусмотрено, что уголовное преследование в отношении подозреваемого или обвиняемого прекращается если в отношении подозреваемого или обвиняемого имеется вступивший в законную силу приговор по тому же обвинению либо определение или постановление суда о прекращении дела по тому же основанию; если в отношении подозреваемого или обвиняемого имеется неотмененное постановление органа дознания, следователя, прокурора о прекращении дела по тому же обвинению, либо от отказе в возбуждении уголовного дела. Процессуальный закон, таким образом, исключает возможность вынесения по одному и тому же делу не только двух и более обвинительных приговоров, но и любых других окончательных решений.

Приведенные нормы, однако, не препятствуют тому, чтобы после вступления приговора в законную силу осуществлялась проверка его законности

и обоснованности в порядке надзора или возобновление производства по делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельствам, как не препятствуют они и проверке (прокурором или судом) постановления органа предварительного

расследования о прекращении дела.

Тем не менее, данный принцип предполагает невозможность пересмотра вступивших в законную силу судебных решений в целях ухудшения участи осужденного или оправданного, на что указано в

к рассмотрению запроса судьи Московского областного суда Н.В. Григорьевой1. Как отмечается в этом Определении, в соответствии со ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, исключение из запрета повторно осуждать за то же деяние и, следовательно, пересматривать окончательные приговоры судов допускается, лишь если это необходимо в силу новых или вновь обнаруженных обстоятельств, в том числе указывающих на судебную ошибку, приведшую к незаконному осуждению. В других случаях окончательные приговоры судов пересмотру не подлежат. При этом из сопоставления ч. 1 ст. Конституции и п. 7 ст. 15 Международного пакта следует, что после окончательного разрешения дела ни один оправданный по обвинению в преступлении не может быть вновь судим за него и ни одному осужденному не может быть за то же деяние назначено еще одно, в том числе дополнительное, наказание либо более суровое наказание, в то время как оправдание или смягчение наказания не исключается и после вынесения окончательных приговоров, так как такое изменение всегда служит защите прав граждан от допущенных судебных ошибок. В соответствии с указанными положениями ст.

405 УПК РФ закрепляет правило о недопустимости поворота к худшему при пересмотре судебных решений в порядке надзора: «Пересмотр в порядке надзора

обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой

ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела не допускаются».

Фото с сайта politobzor.net

Может ли суд отказать в принятии заявления о пересмотре дела по вновь открывшимся обстоятельствам, если его подали лица, не участвовавшие в первоначальном споре? Ответ на этот вопрос удалось найти не сразу. Суды двух инстанций не принимали соответствующее заявление, ссылаясь на то, что вынесенными судебными постановлениями не разрешен вопрос о правах и обязанностях этих лиц. На помощь пришел Верховный суд.

Усть-Лабинский районный суд Краснодарского края 23 марта 2015 года удовлетворил иск Анны Ивановой* к Ивану Петрову* о признании предварительного договора купли-продажи состоявшимся и исполненным, а также о признании права собственности на жилой дом и земельный участок. Кроме указанных лиц, к участию в деле никто не привлекался.

В ноябре 2015 года, когда решение уже вступило в силу, о нем случайно узнали Ольга Семенова* и Алла Сидорова*, которые считают себя собственниками половины доли спорного имущества. Тогда они обратились в суд с заявлением о пересмотре состоявшегося решения по вновь открывшимся обстоятельствам. Первая инстанция в принятии их заявления отказала . Апелляция с ней согласилась . При этом суды исходили из того, что заявители не могут обратиться за пересмотром принятого акта, поскольку вопрос об их правах и обязанностях этим актом не разрешен.

Тогда Семенова и Сидорова пошли в Верховный суд . Тот пояснил: нормами гл. 42 ГПК не предусмотрен отказ в принятии заявления о пересмотре решения по вновь открывшимся обстоятельствам. Таким образом, суд первой инстанции должен был принять заявление, а уже потом удовлетворить его и отменить судебные постановления, либо отказать в их пересмотре (ч. 1 ст. 397 ГПК). Суд вправе давать оценку доводам сторон только при разрешении уже принятого заявления. Поэтому ВС отменил определения нижестоящих судов и направил дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции со стадии принятия заявления (№ 18-КГ16-164). На сегодняшний день в Усть-Лабинский районный суд оно еще не поступило.

Все юристы единогласно раскритиковали суды нижестоящих инстанций, которые отказали Семеновой и Сидоровой в принятии заявления. "Безусловно, необходимо признать беспрецедентными принятые по делу судебные акты нижестоящих инстанций", - считает адвокат " " Ирина Зимина . "Суд первой инстанции допустил довольно грубую ошибку: незаконный отказ в принятии заявления по факту означал отказ заявителям в доступе к правосудию, лишил людей возможности защитить права, которые они посчитали нарушенными. Суду еще только предстоит установить, являются ли заявители заинтересованными лицами при установлении факта исполнения договора купли-продажи", - пояснил партнер правого бюро " " Юрий Федоров . "К сожалению, суды общей юрисдикции нередко пытаются избавить себя от дополнительной работы. Недавний громкий пример этому - отказ в принятии заявления об оспаривании распоряжения Комитета имущественных отношений Санкт-Петербурга о судьбе Исаакиевского собора", - напомнил старший юрист, руководитель практики разрешения споров Сергей Бакешин.

Решение ВС юристы сочли абсолютно обоснованным. "Не рассматривать по существу доводы заявления до его принятия - это правильно. Действительно, оценка представленных заявителем доводов и доказательств может быть дана судом только при разрешении заявления в судебном заседании", - отметил Бакешин. "На мой взгляд, сам факт, что ВС вынужден заниматься исправлением такого рода технических ошибок судов нижестоящих инстанций не красит судебную систему в целом и свидетельствует о невысоком качестве отправления правосудия на местах", - добавил Федоров.

При этом и Бакешин, и советник Бюро присяжных поверенных " " Максим Петров считают, что в этом деле заявители выбрали неправильный способ защиты - им следовало подавать жалобу на решение, а не заявление о его пересмотре по вновь открывшимся обстоятельствам.

* - имена и фамилии участников процесса изменены редакцией

Я регулярно получаю вопросы, которые обычно парни адресуют мирозданию, но, поскольку обратная связь с ним зачастую барахлит, сгодится и Винтовкина: «Почему меня никто не любит?» и любые вариации на тему («Почему у всех есть девушки, а у меня нет?», «Почему на меня не обращают внимание?», «Почему я не могу ни с кем завязать отношения?» и т.д.) И каждый раз мне сложно, чертовски сложно подобрать нужные слова, чтобы, с одной стороны, приободрить вопрошающего (потому что порой действительно нужно просто подождать). А с другой - заставить его взглянуть на объективные причины/привычки/характеристики, мешающие ему наладить межгендерный диалог.

Дабы избавить себя, а заодно и их, от мучений, я решила собрать в одном посте самые распространенные варианты ответов:

1. Потому что ты слишком мягкий

Я не считаю, что быть чувствительным, застенчивым, тактичным, предусмотрительным и послушным - это плохо. Но именно так обычно думают юные девы. И чем меньше лет девушке, тем, как правило, больше значения она придает хрестоматийным атрибутам маскулинности (решительности, граничащей с нахрапистостью, командным интонациям в голосе, стальному взгляду, волевому подбородку и далее по списку). Чтобы глянуть - и сразу понять: перед тобой не просто существо мужского пола, а самец, причем явно доминантный. А качества, находящиеся на противоположном полюсе, зачастую трактуются*, наоборот, как признак слабости и неуверенности в себе. И такие вот трепетные, не совсем (или совсем не) самцовые кавалеры обычно оказываются годны в качестве подружек, с которыми можно в кино и потрепаться, но смотреть на них без трусов, спасибо, как-то не хочется.

*Разумеется, такой подход с точки зрения гуманизма (и взрослой женщины вроде меня), - жестокий, поверхностный, даже глупый. Но юные девушки зачастую именно такие - поверхностные, стереотипно мыслящие и, прямо скажем, бессердечные существа.

2. Потому что ты замкнутый

Нет большей пытки, чем свидание с парнем, который не может связать двух слов, смотрит на тебя искоса и исподлобья, будто ты сделала чучело из его любимой таксы, и на любой вопрос отвечает так, словно каждое его «Эммм...» непременно будет использовано против него же. Во-первых, потому что девушка обычно настраивается на то, что это ее будут развлекать и увлекать. А когда в итоге она сама вынуждена тянуть на себе весь разговор и выступать в роли аниматора, - это, прямо скажем, облом. Во-вторых, общество молчунов и - это всегда большое испытание для женской самооценки. Головой-то она, может, и понимает, что проблема не в ней, а в тебе (и том, что, зависая сутками/неделями/месяцами в какой-нибудь соцсети, ты банально отвык - а может, никогда и не умел - общаться в реале). Но где-то глубоко внутри все равно ворочается червь сомнений: вдруг на самом деле ты обаятельный и красноречивый, а ведешь себя так с ней, потому что она элементарно не достаточно нравится тебе? А женщины, как ни крути, предпочитают общество того, кто от них без ума. И не скрывает это.

3. Потому что ты грубый

В том числе и особенно по отношению к девушкам. Ты им хамишь, дерзишь, подкалываешь и просто пытаешься при любой возможности унизить. Тестикулы бы пообрывать тому, кто убедил тебя в том, что женщины любят, когда их смешивают с грязью. Поверь мне на слово: не любят. Может, первое время некоторым из моих сестер по гендеру это и кажется очаровательно-эксцентричным и даже волнующим. Но потом непременно приходит осознание того, что ты так ведешь себя не от избытка силы, а, наоборот, от бессилия.

4. Потому что ты критикуешь

Способность во всем выискать ложку чего-нибудь дурно пахнущего и несъедобного («Симпатичная? Значит, наверняка дура или потаскушка», «Зарплату повысили на 10%? Ну так а цены выросли на 20» и т.д.), в принципе полезный по жизни навык. Известно же: чем меньше ты ждешь, тем меньше по итогу разочаровываешься. Но хорош этот навык только для его обладателя. Всем остальным (и девушкам в том числе) в обществе подобных негативщиков рано или поздно становится неуютно. Как говорится, красота - в глазах смотрящего. А давать шанс парню, у которого явно проблемы «со зрением», желающих нет.

5. Потому что ты жалуешься

Нытиков не любит никто. И даже мамы нытиков, которым положено утешать, гладить их по кудрям и нашептывать «все будет хорошо», делая все это, про себя думают, блин, ну сколько ж можно-то, а ну соберись уже, в конце концов! Если уж тебе так невмоготу и непременно надо куда-то излить свои страдания, заведи себе маленькую книжечку и записывай в нее все свои бедульки и бедищи. А девушкам совершенно не хочется выслушивать про то, что погода - дрянь, соседи достали своим ремонтом, предки выжили из ума, последний сезон «Игры престолов» - скукотища и так далее, в той же минорной тональности. И если ты рассчитываешь на то, что девушка ринется переубеждать тебя и доказывать, что жизнь на самом деле прекрасна и удивительна, то напрасно. Скорее уж она ринется в объятия к тому, кто не так болезненно относится к несовершенствам этого мира.

6. Потому что ты пассивен

В самом примитивном, абсолютно гетеросексуальном смысле. Мужчины, живущие по принципу «Придут и сами все предложат», обычно наивно полагают, что это правило распространяется и на женщин. А если его порог до сих пор не обивают прекрасные, готовые на все девы, то это временное явление. Надо просто поудобней устроиться на диване, удостовериться, что дверной звонок работает, и подождать. Увы, это не так. Женщины, как и сто лет назад, ждут, надеются и верят, что их будут завоевывать. И даже в наш суровый метросексуальный век на одного такого, как ты, приходится десяток потомственных «добытчиков».

7. Потому что с тобой скучно

Давай объективно взглянем на ситуацию. Чем, кроме учебы/работы, сериалов и соцсетей, наполнена твоя жизнь? Разбираешься ли ты хотя бы в чем-то действительно хорошо? Способен ты говорить о чем-то с горящими глазами дольше 15-ти минут? Да хоть бы и об этимологии русского мата или разнице между румынским и бельгийским порно. Как часто, общаясь с тобой, люди говорят: «О, круто!», «Ничосе!», «Вот уж никогда бы не подумал(а)!» и т.д. Женщины всегда тянулись - и будут продолжать это делать - к тем, кто знает, умеет, видел больше, чем они сами. А в том, что они не видят в тебе такого человека, виноват только ты и скудный диапазон твоих интересов.

8. Потому что ты сам себя не любишь

Если ты считаешь себя ничтожеством, то с какой стати кому-то воспринимать тебя иначе? Если уж выбирать между крайностями, то девушки больше симпатизируют слегка нарциссическим натурам (ключевое слово - «слегка»). С ними мы, хоть и на вторых ролях, но всегда в эпицентре внимания и событий. Главное, чтобы самомнение кавалера было основано не только на том, что в детстве ему мама твердила: «Малыш, ты самый лучший!», а на чем-то чуть более существенном и осязаемом.

9. Потому что ты уверен, что все тебе должны

Государство - ровные дороги и вежливых врачей, друзья - встретить в аэропорту в три часа ночи, девушки - сдавать номера своих телефонов, стоит тебе задержаться на них взглядом более трех секунд. Такие типы, во-первых, обычно оказываются махровыми занудами и эгоистами, которые только и твердят про свои потребности, по большей части неудовлетворенные. А во-вторых, зачастую сами не умеют и не имеют, что отдать тому, кто рядом. А отношения - это, как ни крути, парный вид спорта.

Дата: 06.06.2006

МЭРТ и Агентство по страхованию вкладов разработали поправки в закон «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций», вводящие имущественную ответственность топ-менеджеров за доведение банков до банкротства. Первый замгендиректора АСВ Валерий Мирошников рассказал «Газете.Ru», как это защитит интересы кредиторов банков, в том числе вкладчиков.


– Зачем в законе нужны изменения, определяющие имущественную ответственность руководителей за доведение банков до банкротства?

– Они продиктованы общей направленностью политики государства: сейчас оно нацелено планомерно защищать интересы кредиторов. В конце 2003 и в середине 2004 года были приняты законы о страховании банковских вкладов и о выплатах Банка России вкладчикам банков, не вошедших в систему страхования. Теперь вкладчики с суммами вкладов до 100 тыс. рублей могут себя чувствовать спокойно.

Но чем хуже вкладчики и иные кредиторы обанкротившихся банков, у которых требования к должнику превышают 100 тысяч рублей?

Их тоже должны эффективно защищать законы о банкротстве. И в этих законах в том числе будет прописана ответственность менеджеров, членов советов директоров, акционеров банка за доведение его до банкротства.

– Почему эти поправки предложены только сейчас? Банки начали банкротиться не сегодня.

– Действительно, банкротства происходят уже довольно давно. И до кризиса 1998 года, и после него на глазах у изумленной публики «лопались» Токо-банк, ЛЛД-банк, «Нацкредит», банк «Чара» и многие другие.

Но с конца ноября 2004 года вступил в силу закон, который наделил полномочиями конкурсного управляющего при банкротстве банков Агентство по страхованию вкладов. В течение полутора лет мы накапливали опыт: сейчас у нас в производстве находятся 74 банка, которые либо банкротятся, либо находятся в процессе принудительной ликвидации. На основе этого опыта мы и сформулировали предложения об изменении закона. Они находятся в русле инициатив Минэкономразвития, которое в последнее время предпринимает серьезные усилия для совершенствования норм корпоративного регулирования.

– Схожие нормы об ответственности руководителей есть в законе о банкротстве. Почему они «не работают»?

– Да, эти нормы существовали и до сегодняшнего дня. Но практика их применения весьма ограничена, на деле к ответственности почти никто из виновных не привлекался. Этому есть много причин, но я приведу только один пример, поражающий абсурдностью.

Однажды, в самом начале своей работы мы попытались определить, какой суд должен рассматривать иск о привлечении к субсидиарной ответственности руководителя банка за доведение его до банкротства.

Мы подали иск в суд общей юрисдикции, а там нам говорят: «Это экономический спор, идите в арбитражный суд».

Обратились в арбитражный суд, а там нам указывают на то, что претензии предъявлены к физическому лицу, а потому спор должен рассматривать суд общей юрисдикции. Этот пример как нельзя лучше иллюстрирует состояние дел в этой сфере в целом. Так что наши поправки – это не революция, а эволюционный процесс развития существующего законодательства, чтобы оно начало эффективно работать.

– В прессе поправки уже окрестили «презумпцией виновности». Не нарушают ли презумпцию невиновности требования к руководству банков оправдываться за банкротство перед судом?

– Презумпция невиновности предусмотрена в уголовном законодательстве и касается привлечения к ответственности за уголовное преступление. В гражданском же праве, наоборот, широко распространены нормы о презумпции виновности лица, нарушившего свои обязательства. Достаточно сослаться на статью 401 ГК РФ, где об этом сказано. При этом законодательство не рассматривает такое положение, как нарушение прав участников гражданского оборота. В нашем случае речь идет именно о гражданских правоотношениях и об имущественной ответственности тех лиц, которые довели банк до банкротства.

Мы просто «ставим ситуацию на ноги», указывая, что бремя доказывания своей невиновности ложится на лиц, которые руководили банком.

Иначе просто нельзя. Сейчас мы приходим в банки, в которых зачастую уже ничего нет: уничтожены все документы и база данных. Руководитель, который не обеспечил сохранность, в этом случае нам говорит «Я ничего не знаю», «сначала найдите документы, которые я подписывал».

В этом случае доказать его вину практически невозможно, хотя она очевидна. А мы предлагаем, чтобы руководитель сам доказывал, что он сделал все, чтобы не допустить банкротства.

– С какой существующей юридической нормой можно сравнить предлагаемую вами материальную ответственность руководителей банков?

– Аналогом является ответственность за понесенные убытки, которые выплачивает, например, магазин, продавший некачественный товар. На наш взгляд, если руководитель банка не докажет, что при первых признаках неблагоприятной ситуации он не принял необходимые меры для предотвращения банкротства, он должен нести ответственность. Если мы обнаружим, что перед банкротством руководитель совершал сделки, которые мы квалифицируем как направленные в ущерб кредиторам, мы тоже будем считать их направленными на банкротство. Если он не докажет обратного.

– Как обстоят дела с подобными законами в зарубежных законодательствах?

– Там действуют схожие нормы. Закон ФРГ об акционерных обществах говорит, что члены правления, которые нарушили свои обязанности, должны возместить причиненный ущерб как солидарные должники. Если вопрос о том, проявили ли они заботливость порядочного и добросовестного руководителя, является спорным, то бремя доказывания возлагается на них.

Можно вспомнить недавнюю историю с Enron, когда суд признал виновными двух руководителей компании. На мой взгляд, это правильно. Руководитель за то и получает высокую зарплату, что отвечает за свои действия.

– Как будет рассчитываться размер материальной ответственности и как она будет взыскиваться?

– Подсчитать размер ответственности просто. Баланс банка состоит из суммы активов и суммы обязательств. Разница между активами и обязательствами и есть та сумма, которую не получили кредиторы и которая будет взыскиваться. Но вопрос о взыскании упирается в необходимость взыскания с физических лиц, и это отдельная и не только наша проблема. Пока можно предположить, что требования по задолженности можно будет перепродать коллекторским агентствам – фирмам, специализирующимся на возврате долгов.

– Как вы думаете, угроза наказания будет достаточным стимулом для руководителей банка соблюдать закон?

– Нашей целью не является кого-то наказывать. Мы стремимся исправить ситуацию. Предлагая эти поправки, мы, в первую очередь, хотим создать в среде банковских работников моральное и психологическое неприятие подобных действий. Если исходить из того, что люди делятся на порядочных, непорядочных и некую колеблющуюся аморфную массу, то мы направляем свои действия на тех, кто колеблется, вынуждая их изменить линию своего поведения в положительную сторону.

Банкротство грозит банку, если у него активы меньше или равны обязательствам. Что можно сделать в этом случае? Есть три рыночных порядочных варианта: остановиться и распределить деньги среди кредиторов; пополнить уставный капитал, чтобы банк заработал; продать банк, хотя заплатят наверняка только за бренд и филиальную сеть. Эти варианты предусматривают или затраты, или просто отсутствие прибыли. А некоторые руководители выбирают совсем другой вариант: забрать активы, которые зачастую составляют десятки миллионов долларов, и заменить их на «мусорные» векселя.

Они предпочитают этот вариант из-за того, что за такие действия еще никого серьезно не наказали.

Наша задача как раз и заключается в том, чтобы исключить четвертый вариант, убедить банкиров в том, что чистая совесть и уважение клиентов и профессионального сообщества стоят гораздо дороже, чем, скажем, украденные $20 млн.

Мы движемся в этом направлении, и сейчас у нас уже зафиксировано четыре случая добровольного погашения задолженности перед кредиторами. А если изменить законодательство, их будет еще больше.

– Предусматривают ли поправки различия между умышленным и неумышленным банкротством?

– Нет. Зачем их разделять, если ответственность одна и та же? Но надо внести ясность. «Предумышленное банкротство» – это термин из уголовного права. Мы же рассматриваем случаи «доведения до банкротства», которое может быть следствие как умысла, так и грубой неосторожности (например, вследствие некомпетентности).

– Распространяются ли ваши поправки на случаи отзыва лицензии из-за отмывания денег банками?

– Напрямую нет. У нас есть два признака несостоятельности. Первый – если банк не способен расплатиться с кредиторами. Второй, внутренний признак – активы меньше, чем обязательства. Однако довольно часто бывает так, что ЦБ отзывает лицензию за отмывание денег, а мы выясняем, что организация уже давно фактически являлась несостоятельной и лишь с помощью различных махинаций казалась вполне благополучной. Так было, например, с Содбизнесбанком, когда общественность принялась было ругать ЦБ за отзыв лицензии у хорошего банка, а потом выяснилось, что он, по сути, был фактическим банкротом уже несколько лет.

– На какой стадии разработки находятся поправки? Какова их дальнейшая судьба?

– На сегодняшний день они находятся на согласовании в министерствах и ведомствах; мы ждем замечаний и предложений, которые МЭРТ и мы должны учесть. Затем доработанный законопроект, видимо, будет внесен МЭРТом в правительство, что при благоприятном ходе дел может произойти осенью.



 

Возможно, будет полезно почитать: