Биография аполлона григорьева. Аполлон Григорьев – краткая биография

ГРИГОРЬЕВ, АПОЛЛОН АЛЕКСАНДРОВИЧ (1822–1864), русский поэт, литературный и театральный критик, переводчик, мемуарист.
Родился 20 июля (1 августа) 1822 в Москве. Дед Григорьева, крестьянин, приехал в Москву из глухой провинции на заработки и за усердный труд на различных чиновничьих должностях получил дворянство. Отец вопреки родительской воле женился на дочери крепостного кучера. Скандальный брак состоялся спустя год после рождения Аполлона, поэтому ребенок считался незаконнорожденным. Только в 1850, дослужившись до чина титулярного советника, Григорьев получил личное дворянство, «восстановив» таким образом благородное звание, с таким трудом доставшееся деду.
Прекрасное домашнее образование позволило будущему поэту, минуя гимназию, поступить на юридический факультет Московского университета, в котором в то время читали лекции Т.Н.Грановский, М.П.Погодин, С.П.Шевырев и др. Вместе с сокурсниками А.А.Фетом и Я.П.Полонским Григорьев создал литературный кружок, где молодые поэты читали друг другу свои произведения. Григорьев окончил университет в 1842 со званием первого кандидата и был оставлен работать вначале в библиотеке, потом секретарем Совета
Печатался А.Григорьев с 1843. В это время (1843–1845) писал особенно много, безответно влюбившись в А.Ф.Корш. Любовной драмой объясняются и темы лирики поэта – роковая страсть, необузданность и стихийность чувств, любовь-борьба. Характерно для этого периода стихотворение Комета , в котором хаос любовных переживаний сравнивается с космическими процессами. Об этих чувствах повествует и первое прозаическое произведение Григорьева в форме дневника Листки из рукописи скитающегося софиста (1844, опубл. 1917).
С 1844 по 1845 служил в Управе благочиния и в Сенате, затем оставил и эту службу, движимый желанием заниматься исключительно литературным трудом. В это время он писал и стихи, и драмы, и прозу, и критику – литературную и театральную. В 1844–1846 сотрудничал в журнале «Репертуар и Пантеон», в котором произошло его становление как профессионального литератора. Кроме рецензий на спектакли, циклов критических статей на театральную тему, опубликовал многочисленные стихи, стихотворную драму Два эгоизма (1845), трилогию Человек будущего , Мое знакомство с Виталиным , Офелия. Одно из воспоминаний Виталина (1845–1846), много переводил (Антигона Софокла, 1846,Школа мужей Мольера, 1846 и др. произведения).
В1847 возвратился в Москву, где сотрудничал в газете «Московский городской листок». Самыми заметными работами этого периода явились четыре статьи Гоголь и его последняя книга (10–19 марта 1847), в которых Григорьев, высоко оценивая значение Выбранных мест из переписки с друзьями , размышлял об утрате современным обществом «пуритански строгого, стоического духа».
В 1848–1857 Григорьев преподавал законоведение в разных учебных заведениях, не оставляя творчества и сотрудничества с журналами. В 1850 вошел в круг журнала «Москвитянин» и вместе с А.Н.Островским организовал «молодую редакцию», являвшуюся, по сути, отделом критики журнала. С этого времени Григорьев стал ведущим российским театральным критиком, проповедующим реализм и естественность в драматургии и актерской игре.
После закрытия в 1856 «Москвитянина» Григорьева приглашали работать в другие журналы – в «Русскую беседу», «Современник», – но он ставил условием руководство отделом критики. Переговоры о сотрудничестве заканчивались только публикациями его статей, поэм и переводов.
В 1852–1857 Григорьев пережил безответную любовь – к Л.Я.Визард. В стихотворный цикл этого периода Борьба (1857) вошли самые известные стихотворения поэта О, говори хоть ты со мной... иЦыганская венгерка («Две гитары, зазвенев...»), которые А.А.Блок назвал «перлами русской лирики».

ГРИГОРЬЕВ Аполлон Александрович родился в семье чиновника - поэт, критик.

Рано проявил склонность к литературе и театру, увле­кался иностранными языками. С 1838-42 учился на юридическом факультете Московского университета, который закончил первым кан­дидатом. Был оставлен библиотекарем, а затем назначен секретарем университет­ского правления.

Осенью 1843 втайне от родителей Аполлон Александрович уезжает в Петербург, спа­саясь от «семейного догматизма». Попыт­ки служить в столице также не увенчались успехом, и он навсегда оставляет мысль о карьере чиновника.

В начале 1847 Григорьев возвращается в Москву и вскоре же­нится на Л. Ф. Корш. Он преподает за­коноведение в Александровском сиротском институте и в 1-й мужской гимназии.

В 1857 Аполлон Александрович едет за границу с семьей князя Тру­бецкого в качестве воспитателя его сына. Побывал в Италии, Франции и Германии.

В конце 1858 возвращается на родину, в Петербург.

В мае 1861 Григорьев отправляется в Оренбург, где преподает словесность в Неплюевском кадетском корпусе.

В 1862 снова возвращается в столице. Крайне неорга­низованный образ жизни, частая нужда рано подорвали его могучий организм, и вскоре он скоропостижно скончался.

Еще в детстве Аполлон Александрович начал писать стихи.

В 1843 в журнале «Москвитянин» вышли его первые стихотворения.

Литера­турная деятельность Григорьева началась в Петер­бурге, где он активно сотрудничал в теат­ральном журналом «Репертуар и Пантеон» и в «Финском вестнике». Выступает в ка­честве прозаика, поэта, драматурга, пере­водчика, театрального рецензента. «С увле­чением и азартом» пишет лирические стихотворения, повести и рассказы

«Офе­лия» (1846),

«Один из многих» (1846),

«Встреча» (1846) и другие,

критические статьи о театре, драматические произведения.

Наиболее значительна из них стихотвор­ная драма «Два эгоизма» («Репертуар и Пантеон», 1845).

В 1846 в Петербурге вышла первая и единственная при жизни автора книжка стихотворений Григорьева А. А.

Под влиянием идей утопичес­кого социализма в период близости к кружку Петрашевского Григорьев создал в 40-е гг. ряд социально острых стихотворений, про­никнутых бунтарским духом:

«Город» (1845),

«Нет, не рожден я биться лбом» (1845-46),

«Когда колокола торжественно звучат» (1846) и другие.

Некоторые из них даже публиковались позднее в «Полярной звезде» Герцена . Но Григорьев испытывал в это время различные влияния, и его общест­венно-политические взгляды были весьма неустойчивы (например, резкие переходы от религиозного мистицизма к атеизму). Это, естественно, отражалось и в его творчестве. Аполлон Александрович сближается со славянофилами.

В 1847 Григорьев много печатался в «Москов­ском городском листке». Здесь появилась его большая статья «Гоголь и его послед­няя книга» , посвященная только что вышедшим в свет «Выбранным местам из переписки с друзьями». Называя книгу Гоголя «странной», Григорьев, отнесся к ней с глубокой симпатией и горячо выступил в защиту писателя.

В конце 40-х гг. Григорьев сотрудни­чает в «Московских ведомостях», в петербургских «Отечественных записках», где помещает статьи о театре.

В 1851 Аполлон Александрович воз­главил «молодую редакцию» погодинского «Москвитянина». Время сущест­вования «молодой редакции» (1851-54) - пора самой энергичной деятельности поэта и бурного расцвета его критического таланта. В «Москвитянине» появился ряд крупных статей критика, в том числе годовые обзоры литературы (статьи «Русская лите­ратура в 1851 году» и «Русская изящная литература в 1852 году» ). В них он ана­лизирует произведения, появившиеся в те­чение года, ставит важные теоретические вопросы о роли и значении «исторической критики» и касается проблем своей теории «органической критики». Тут же дается общая характеристика литературы 40-х гг., творчества Гоголя . Правильно отмечая сильное влияние великого сатирика на писателей «натуральной школы», критик, однако, относится к ним отрицательно, считая, что они односторонне восприняли своего учителя.

В статье «О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене» («Москвитянин», 1855, № 3) Аполлон Александрович провозглашает драматурга носителем «но­вого слова» в литературе, считая его в выс­шей степени народным писателем: «Новое слово Островского есть самое старое сло­во - народность». Островский , наряду с Пушкиным , был кумиром Григорьева. Его творчест­во, по мнению критика, имеет громадное национальное значение; он вывел рус­скую литературу на широкую дорогу самостоятельного развития. Григорьев полагает, что в нашей литературе, начиная с Пуш­кина, непрестанно боролись два типа: исконно-русский, «смиренный» тип (Бел­кин) и пришлый, «хищный» тип (Германн). Процесс сближения писателей с родной «почвой» закончился победой националь­ного «смиренного» типа в творчестве Ост­ровского. Другая статья - «После «Гро­зы» Островского» (газета «Русский мир», 1860, №5, 6, 9,11) - посвящена в основ­ном полемике с Добролюбовым по вопросу оценки драмы «Гроза». Григорьев считает, что критик тенденциозно оценивает Остров­ского как чистого сатирика, и в проти­воположность Добролюбову подчерки­вает непосредственное положительное отношение драматурга к действитель­ности.

В связи с появлением сборников русских песен М. А. Стахович и П. И. Якушкина Аполлон Александрович написал статьи, посвященные народ­ному песенному творчеству: «Русские на­родные песни» («Москвитянин», 1854, № 15) и ее расширенный вариант - «Рус­ские народные песни с их поэтической и музыкальной стороны» («Отечественные записки», 1860, № 4, 5).

Несомненный интерес представляют статьи Григорьева, в которых он стремится обосно­вать свою теорию «органической критики»:

«О правде и искренности в искусстве» («Русская беседа», 1856, № 3),

«Критичес­кий взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» («Биб­лиотека для чтения», 1858, № 1),

«Не­сколько слов о законах и терминах орга­нической критики» («Русское слово», 1859, № 5),

«Парадоксы органической критики» («Эпоха», 1864, № 5, 6).

Здесь излагаются важнейшие теоретические взгляды поэта на сущность и значение лите­ратуры, ее роль в общественной жизни, определяются задачи и специфика художественной критики. Полемизируя с пред­ставителями как «эстетической», так и «исторической» критики, Григорьев заявляет, что критика должна быть «столь же органи­ческою, как само искусство, осмысливая анализом те же органические начала жизни, которым синтетически сообщает плоть и кровь искусство». «Органическая критика», по его мнению, рассматривает литературу как единый, вечно развиваю­щийся организм. Главное требование кри­тика к писателям -«прямое», объективное, непредвзятое изображение действитель­ности. Однако этот принцип в конк­ретных оценках нередко превращался в требование объективизма, пассивности, созерцательности. Григорьев постоянно подчер­кивал преимущество «мысли сердечной»над «мыслью головной», справедливо счи­тая истинно художественными те произ­ведения, которые представляют собой ор­ганический синтез мысли и души худож­ника и отражают значительные явления современной жизни, веяния эпохи во всей их глубине и сложности. Однако критику так и не удалось разработать четкой и за­конченной системы своих эстетических взглядов. Несмотря на ряд интересных и важных положений, его «органическая критика» в основном зиждется на идеа­лизме. Поэтому борьба Григорьева с революцион­но-демократической критикой («теорети­ками») закончилась его полным пораже­нием. Критик сам признавался, что его «мысли не ко времени».

В 1858 Аполлон Александрович стано­вится одним из редакторов журнала «Русское слово». В нем появилась очень важная статья критика - «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» (1859, № 2, 3). Несмотря на широкую постановку темы, Григорьев ограничился здесь рассмотрением творчества Гоголя и Лер­монтова . В Пушкине поэт видел идеал писателя, «полный очерк нашей народ­ной личности». По его мнению, в твор­честве великого поэта впервые нашло глубокое художественное выражение то осо­бенное, типовое, что отличает русскую на­циональность.

В статье «И. С. Тургенев и его деятельность» («Русское слово», 1859, № 4, 5, 6, 8), характеризуя творчество пи­сателя, критик отмечает, что в нем отра­зились основные этапы развития русского общества. Главное место уделено здесь анализу романа «Дворянское гнездо», в котором, по мысли Григорьева, показан процесс роста и развития национального само­сознания. Он обстоятельно характери­зует образ Лаврецкого как человека «поч­вы», считая его первым в нашей литера­туре положительным типом, сохранив­шим нравственную связь с родным на­родом.

В середине 1859, вследствие столкнове­ния с влиятельными членами редакции «Русского слова», Григорьев, по его выражению, «был уволен от критики» и в течение нескольких лет не имел постоянного литера­турного пристанища, изредка печатая ста­тьи в разных журналах. Выходу в свет собраний сочинений Писемского и Тур­генева посвящена статья Григорьева «Реализм и идеализм в нашей литературе» («Светоч», 1861 № 4).

Критик ратует за литературу, тесно, органически связанную с жизнью, действительностью. Писемского он считает ярким представителем «чистого натура­лизма», в котором «абсолютный» реализм исчерпал себя. В Тургеневе же Григорьев видит счастливое сочетание реализма и идеа­лизма.

В 1861 Аполлон Александрович стал постоянным со­трудником журнала «Время».

Были напечатаны его работы:

«Развитие идеи народности в на­шей литературе со смерти Пушкина» ,

«Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой» («Время», №7,9),

«Стихотворения Н. Некрасова» («Время», 1862, № 7),

«Лермонтов и его направление» («Время», 1862, № 10-12),

«Мои литературные и нравственные скитальче­ства» («Время», 1862, № 11, 12; «Эпоха», 1864, № 3,5),

Григорьев известен также как переводчик Беранже, Байрона, Гейне, Гёте, Шиллера, Шекспира.

Мировоззрение Григорьева противоречиво. Воспитанный на идеа­листической философии Шеллинга и сла­вянофилов, он был одним из непримиримых и в ряде положений реакционных противников революционно-демократиче­ского лагеря. Аполлон Александрович видел источник про­гресса в нравственном самоусовершен­ствовании личности и в сближении «поч­вы» (народа) и «цивилизованных клас­сов», стремясь в литературной борьбе 60-х гг. найти некий третий путь, поднять­ся над борющимися партиями. Кри­тик сам понимал, что его теории и пропо­веди не соответствуют духу времени, и с горькой иронией называл себя «Дон Ки­хотом» и «одним из ненужных людей». Было бы неправильным, однако, забы­вать о том ценном и важном, что есть в литературном наследии Григорьева, представляю­щем и сейчас несомненный интерес.

Умер - , Петербург.

) - русский поэт, литературный и театральный критик, идеолог почвенничества . Масон . Мастер патологической речи .

биография

Получив хорошее домашнее воспитание, Григорьев окончил Московский университет первым кандидатом юридического факультета ().

Тут были и провинциальные актеры, и купцы, и мелкие чиновники с распухшими физиономиями - и весь этот мелкий сброд, купно с литераторами, предавался колоссальному, чудовищному пьянству… Пьянство соединяло всех, пьянством щеголяли и гордились.

Григорьев был главным теоретиком кружка. В эти годы Григорьев выдвинул теорию «органической критики », согласно которой искусство, включая литературное, должно органически произрастать из национальной почвы. Таковы Островский и его предшественник Пушкин с его «кроткими людьми», изображенными в «Капитанской дочке». Совершенно чужд русскому характеру, по мысли Григорьева, байронический «хищный тип», ярче всего представленный в русской литературе Печориным.

Островского Григорьев комментировал не только статьями, но и стихами: например, «элегией-одой-сатирой» «Искусство и правда» (), вызванной представлением комедии «Бедность не порок». Любим Торцов провозглашался здесь представителем «русской чистой души» и ставился в укор «Европе старой» и «Америке беззубо-молодой, собачьей старостью больной». Десять лет спустя сам Григорьев с ужасом вспоминал о своей выходке и единственное ей оправдание находил в «искренности чувства».

В «Москвитянине» Григорьев писал до его прекращения в , после чего работал в «Русской беседе», «Библиотеке для чтения», первоначальном «Русском слове», где был некоторое время одним из трех редакторов, в «Русском мире», «Светоче», «Сыне отечества» А. В. Старчевского, «Русском вестнике» М. Н. Каткова.

С писал в журнале «Время» братьев Достоевских. Здесь группировался целый кружок писателей «почвенников» - Николай Страхов , Дмитрий Аверкиев, Достоевские. В журналах «Время» и «Эпоха» Григорьев публиковал литературно-критические статьи и рецензии, мемуары, вел рубрику «Русский театр».

В уехал в Оренбург учителем русского языка и словесности в кадетском корпусе. Через год вернулся в Петербург. Григорьев редактировал журнал «Якорь».

Аполлон Александрович Григорьев (1822 – 1864) – весьма неоднозначное явление в русской литературе. Поэт и переводчик, в свое время он был известен как талантливый театральный критик. Из-под его пера вышел ряд романсов, популярных и в наши дни.

Ранние годы

Будущий поэт появился на свет в 1822 году в Москве. Он был внебрачным сыном титулярного советника, который влюбился в дочь просто крепостного кучера. Первые месяцы своей жизни мальчик провел в Воспитательном доме. Однако спустя некоторое время его родителям все-таки удалось заключить брак и забрать сына.

Мальчик рос в атмосфере любви. Он получил прекрасное домашнее образование и легко поступил в Московский университет. Здесь он потрудился с Фетом, Соловьевым, Полонским. Совместные увлечения литературой сблизили их.

Окончив в 1942 году юридический факультет, будущий писатель остался работать в родном учебном заведении. Сначала был заведующим библиотекой, а затем секретарем университетского Совета.

Будучи человеком импульсивным, Григорьев однажды резко сорвался и уехал в Петербург. Считается, что толчком к этому стала неудачная влюбленность и желание вырваться из-под опеки родителей.

Первые творческие шаги

Первое свое стихотворение «Доброй ночи!» Григорьев опубликовал еще в 1843 году. Но всерьез посвятить себя писательству он решил лишь два года спустя.

Первый сборник его стихов, на который автор возлагал огромные надежды, не пришелся по вкусу ни зрителям, ни публике. Это невероятно задело Григорьева, однако он все-таки нашел в себе силы признать несовершенство своего творчества. В дальнейшем он предпочел заниматься переводами и преуспел в этом.

Между тем, разгульная жизнь в Петербурге совершенно не способствовала его самосовершенствованию. Поэтому Григорьев принял решение вернуться в Москву. Здесь он женился, начал работать учителем и театральным критиком в журнале «Отечественные записки».

«Москвитянин»

Вокруг журнала «Москвитянин» в начале 50-х годов сформировался кружок молодых авторов и людей самых различных слоев и профессий, во главе которого встал Григорьев. Несмотря на красивые слова о том, что кружок существует для обсуждения и выражения общих идей, по воспоминаниям современников он был лишь прикрытием для беспробудного пьянства.

Между тем, собственное творчество Григорьева читателей не привлекало. А его рассуждения о национальной культуре на фоне пьяных выходок настолько наскучили, что даже друзья, в конце концов, предпочли обходить бывшего товарища стороной.

Достоевский, который считал, что сочинения Григорьева достаточно интересны, даже порекомендовал ему воспользоваться псевдонимом. Это был единственный способ донести их до публики.

В 1856 году «Москвитянин» закрылся.

Дальнейшая жизнь и творчество

После закрытия журнала Григорьев работал в целом ряде других изданий. Постоянное пристанище он нашел во «Времени», редактором которого был его друг Достоевский.

Здесь также существовал определенный круг единомышленников. И они даже приняли Григоровича в свои ряды. Однако вскоре ему стало казаться, что его идеи не находят откликов в их сердцах. Он даже вообразил, что его держат при себе лишь из снисхождения.

Не желая с этим мириться, Григорьев все бросил и переехал в Оренбург. Здесь он с энтузиазмом принялся преподавать в кадетском корпусе, но надолго его не хватило. Писатель решил вернуться в Петербург, где богемная жизнь вновь засосала его в свою воронку.

В следующие годы большую популярность у читателей снискали его заметки о театральных постановках. Критика Григорьева была свежей, меткой и наполненной юмором. Благодаря близкому знакомству с мировой литературой, он разбирал постановки и игру актеров со знанием дела. Зрители чувствовали в нем профессионала и доверяли его суждениям. Пожалуй, впервые Григорьев ощутил себя на коне.

Смерть

К сожалению, продлился его триумф недолго. Организм писателя, сломленный многими годами беспробудного пьянства, все-таки сдался. В сентябре 1864 года Григорьев умер и был похоронен сначала на Митрофаниевском кладбище, а затем его прах перенесли на Волково.

После смерти писателя его друзья собрали многочисленные статьи, написанные им, в один сборник и издали его. Это была своеобразная дань памяти человеку, который так бездарно растратил данный ему талант.

Григорьев, Василий Васильевич →
Словник : Гравилат - Давенант . Источник: т. IXa (1893): Гравилат - Давенант, с. 721-723 ( · индекс ) Другие источники : МЭСБЕ


Григорьев (Аполлон Александрович) - один из выдающихся русских критиков. Род. в 1822 г. в Москве, где отец его был секретарем городского магистрата. Получив хорошее домашнее воспитание, он окончил Московский университет первым кандидатом юридического факультета и тотчас же получил место секретаря университетского правления. Не такова, однако, была натура Г., чтобы прочно осесть где бы то ни было. Потерпев неудачу в любви, он внезапно уехал в Петербург, пробовал устроиться и в Управе Благочиния, и в Сенате, но по вполне артистическому отношению к службе быстро терял ее. Около 1845 г. он завязывает сношения с «Отеч. зап.», где помещает несколько стихотворений, и с «Репертуаром и Пантеоном». В последнем журнале он написал ряд мало чем замечательных статей во всевозможных литературных родах: стихи, критические статьи, театральные отчеты, переводы и т. д. В 1846 году Г. издал отдельною книжкою свои стихотворения, встреченные критикою не более как снисходительно. Впоследствии Г. не много уже писал оригинальных стихов, но много переводил: из Шекспира («Сон в летнюю ночь», «Венециан. купца», «Ромео и Джульету») из Байрона («Паризину», отрывки из «Чайльд-Гарольда» и др.), Мольера, Делавиня. Образ жизни Г. за все время пребывания в Петербурге был самый бурный, и злосчастная русская «слабость», привитая студенческим разгулом, все более и более его захватывала. В 1847 г. он переселяется обратно в Москву, становится учителем законоведения в 1-й моск. гимназии, деятельно сотрудничает в «Моск. город. листке» и пробует остепениться. Женитьба на Л. Ф. Корш, сестре известных литераторов, ненадолго сделала его человеком правильного образа жизни. В 1850 г. Г. устраивается в «Москвитянине» и становится во главе замечательного кружка, известного под именем «молодой редакции Москвитянина». Без всяких усилий со стороны представителей «старой редакции» - Погодина и Шевырева - как-то сам собою вокруг их журнала собрался, по выражению Г., «молодой, смелый, пьяный, но честный и блестящий дарованиями» дружеский кружок, в состав которого входили: Островский, Писемский, Алмазов, А. Потехин, Печерский-Мельников, Эдельсон, Мей, Ник. Берг, Горбунов и др. Никто из них не был славянофилом правоверного толка, но всех их «Москвитянин» привлекал тем, что здесь они могли свободно обосновывать свое общественно-политическое миросозерцание на фундаменте русской действительности. Г. был главным теоретиком кружка и знаменосцем его. В завязавшейся борьбе с петербургскими журналами оружие противников всего чаще направлялось именно против него. Борьба эта Г. велась на принципиальной почве, но ему обыкновенно отвечали на почве насмешек - как потому, что петербургская критика в промежуток между Белинским и Чернышевским не могла выставить людей способных к идейному спору, так и потому, что Г. своими преувеличениями и странностями сам давал повод к насмешкам. Особенные глумления вызывали его ни с чем не сообразные восторги Островским, который был для него не простой талантливый писатель, а «глашатай правды новой», и которого он комментировал не только статьями, но и стихами и притом очень плохими - напр., «элегией-одой-сатирой» «Искусство и правда» (1854), вызванною представлением комедии «Бедность не порок». Любим Торцов не на шутку провозглашался здесь представителем «русской чистой души» и ставился в укор «Европе старой» и «Америке беззубо-молодой, собачьей старостью больной». Десять лет спустя сам Г. с ужасом вспоминал о своей выходке и единственное ей оправдание находил в «искренности чувства». Такого рода бестактные и крайне вредные для престижа идей, им защищаемых, выходки Г. были одним из характерных явлений всей его литературной деятельности и одною из причин малой его популярности. И чем больше писал Г., тем больше росла его непопулярность. В 60-х годах она достигла своего апогея. Со своими туманнейшими и запутаннейшими рассуждениями об «органическом» методе и разных других абстракциях, он до такой степени был не ко двору в эпоху «соблазнительной ясности» задач и стремлений, что уже над ним и смеяться перестали, перестали даже и читать его. Большой поклонник таланта Г. и редактор «Времени» Достоевский, с негодованием заметивший, что статьи Г. прямо не разрезаются, дружески предложил ему раз подписаться псевдонимом и хоть таким контрабандным путем привлечь внимание к своим статьям.

В «Москвитянине» Г. писал до его прекращения в 1856 г., после чего работал в «Русской беседе», «Библиотеке для чтения», первоначальном «Русском слове», где был некоторое время одним из трех редакторов, в «Русском мире», «Светоче», «Сыне Отеч.» Старчевского, «Русск. вестнике» Каткова - но устроиться прочно ему нигде не удавалось. В 1861 г. возникло «Время» братьев Достоевских, и Г. как будто опять вошел в прочную литературную пристань. Как и в «Москвитянине», здесь группировался целый кружок писателей «почвенников» - Страхов, Аверкиев, Достоевские и др., - связанных между собою как общностью симпатий и антипатий, так и личною дружбою. К Г. они все относились с искренним уважением. Скоро, однако, ему почуялось и в этой среде какое-то холодное отношение к его мистическим вещаниям, и он в том же году уехал в Оренбург учителем русск. языка и словесности в кадетском корпусе. Не без увлечения взялся Г. за дело, но весьма быстро остыл и через год вернулся в Петербург и снова зажил беспорядочною жизнью литературной богемы, до сидения в долговой тюрьме включительно. В 1863 г. «Время» было запрещено. Г. перекочевал в еженедельный «Якорь». Он редактировал газету и писал театральные рецензии, неожиданно имевшие большой успех благодаря необыкновенному одушевлению, которое Г. внес в репортерскую рутину и сушь театральных отметок. Игру актеров он разбирал с такою же тщательностью и с таким же страстным пафосом, с каким относился к явлениям остальных искусств. При этом он, кроме тонкого вкуса, проявлял и большое знакомство с немецкими и французскими теоретиками сценического искусства.

В 1864 г. «Время» воскресло в форме «Эпохи». Г. опять берется за амплуа «первого критика», но уже не надолго. Запой, перешедший прямо в физический, мучительный недуг, надломил могучий организм Г.: 25 сентября 1864 г. он умер и похоронен на Митрофаниевском кладбище рядом с такой же жертвой вина - поэтом Меем. Разбросанные по разным и большею частью малочитаемым журналам статьи Г. были в 1876 г. собраны Н. Н. Страховым в один том. В случае успеха издания предполагалось выпустить дальнейшие томы, но намерение это до сих пор не осуществлено. Непопулярность Г. в большой публике, таким образом, продолжается. Но в тесном круге людей, специально интересующихся литературою, значение Г. значительно возросло в сравнении с его загнанностью при жизни.

Дать сколько-нибудь точную формулировку критических взглядов Г. - нелегко по многим причинам. Ясность никогда не входила в состав критического таланта Г.; крайняя запутанность и темнота изложения недаром отпугивали публику от статей его. Определенному представлению об основных чертах мировоззрения Г. мешает и полная недисциплинированность мысли в его статьях. С тою же безалаберностью, с которою он прожигал физические силы, он растрачивал свое умственное богатство, не давая себе труда составить точный план статьи и не имея силы воздержаться от соблазна поговорить тотчас же о вопросах, попутно встречающихся. Благодаря тому, что значительнейшая часть его статей помещена в «Москвитянине», «Времени» и «Эпохе», где во главе дела стояли либо он сам, либо его приятели, эти статьи просто поражают своею нестройностью и небрежностью. Он сам отлично сознавал лирический беспорядок своих писаний, сам их раз охарактеризовал как «статьи халатные, писанные нараспашку», но это ему нравилось как гарантия полной их «искренности». За всю свою литературную жизнь он не собрался сколько-нибудь определенно выяснить свое мировоззрение. Оно было настолько неясно даже ближайшим его друзьям и почитателям, что последняя статья его - «Парадоксы органической критики» (1864) - по обыкновению неконченная и трактующая о тысяче вещей, кроме главного предмета, - является ответом на приглашение Достоевского изложить, наконец, критическое profession de foi свое.

Сам Г. всего чаще и охотнее называл свою критику «органическою» в отличие как от лагеря «теоретиков» - Чернышевского, Добролюбова, Писарева, так и от критики «эстетической», защищающей принцип «искусства для искусства», и от критики «исторической», под которой он подразумевал Белинского. Белинского Г. ставил необыкновенно высоко. Он его называл «бессмертным борцом идей» «с великим и могущественным духом», с «натурой по истине гениальной». Но Белинский видел в искусстве только отражение жизни и самое понятие о жизни у него было слишком непосредственно и «голо логично». По Г., «жизнь есть нечто таинственное и неисчерпаемое, бездна, поглощающая всякий конечный разум, необъятная ширь, в которой нередко исчезает, как волна в океане, логический вывод какой бы то ни было умной головы - нечто даже ироническое и вместе с тем полное любви, производящее из себя миры за мирами»… Сообразно с этим «органический взгляд признает за свою исходную точку творческие, непосредственные, природные, жизненные силы. Иными словами: не один ум с его логическими требованиями и порождаемыми ими теориями, а ум плюс жизнь и ее органические проявления». Однако, «змеиное положение: что есть - то разумно» Г. решительно осуждал. Мистическое преклонение славянофилов пред русским народным духом он признавал «узким» и только Хомякова ставил очень высоко, и то потому, что он «один из славянофилов жажду идеала совмещал удивительнейшим образом с верою в безграничность жизни и потому не успокаивался на идеальчиках» Конст. Аксакова и др. В книге Викт. Гюго о Шекспире Г. видел одно из самых цельных формулирований «органической» теории, последователями которой он считал также Ренана, Эмерсона и Карлейля. А «исходная, громадная руда» органической теории, по Григорьеву, - «соч. Шеллинга во всех фазисах его развития». Г. с гордостью называл себя учеником этого «великого учителя». Из преклонения перед органической силой жизни в ее разнообразных проявлениях вытекает убеждение Г., что абстрактная, голая истина в чистом своем виде недоступна нам, что мы можем усвоивать только истину цветную , выражением которой может быть только национальное искусство. Пушкин велик отнюдь не одним размером своего художественного таланта: он велик потому, что претворил в себе целый ряд иноземных влияний в нечто вполне самостоятельное. В Пушкине в первый раз обособилась и ясно обозначилась «наша русская физиономия, истинная мера всех наших общественных, нравственных и художественных сочувствий, полный очерк типа русской души». С особенною любовью останавливался поэтому Г. на личности Белкина, совсем почти не комментированной Белинским, на «Капитанской дочке» и «Дубровском». С такою же любовью останавливался он на Максиме Максимыче из «Героя нашего времени» и с особенною ненавистью - на Печорине как одном из тех «хищных» типов, которые совершенно чужды русскому духу.

Искусство по самому существу своему не только национально - оно даже местно. Всякий талантливый писатель есть неизбежно «голос известной почвы, местности, имеющей право на свое гражданство, на свой отзыв и голос в общенародной жизни, как тип, как цвет, как отлив, оттенок». Сводя таким образом искусство к почти бессознательному творчеству, Г. не любил даже употреблять слово: влияние, как нечто чересчур абстрактное и мало стихийное, а вводил новый термин «веяние». Вместе с Тютчевым Г. восклицал, что природа «не слепок, не бездушный лик», что прямо и непосредственно

Таланты истинные охватываются этими органическими «веяниями» и созвучно вторят им в своих произведениях. Но раз истинно талантливый писатель есть стихийный отзвук органических сил, он должен непременно отразить какую-нибудь неизвестную еще сторону национально-органической жизни данного народа, он должен сказать «новое слово». Каждого писателя поэтому Г. рассматривал прежде всего по отношению к тому, сказал ли он «новое слово». Самое могущественное «новое слово» в новейшей рус. литературе сказал Островский; он открыл новый, неизведанный мир, к которому относился отнюдь не отрицательно, а с глубокою любовью. Истинное значение Г. - в красоте его собственной духовной личности, в глубоко искреннем стремлении к безграничному и светлому идеалу. Сильнее всех путанных и туманных рассуждений Г. действует обаяние его нравственного существа, представляющего собою истинно «органическое» проникновение лучшими началами высокого и возвышенного. Ср. о нем «Эпоху» (1864 № 8 и 1865 № 2).



 

Возможно, будет полезно почитать: